ЛЕРМОНТОВ

Ле́рмонтов, город в Ставропольском крае, в 190 км к юго-востоку от Ставрополя. Расположен в Предкавказье, на южной окраине Ставропольской возвышенности, в центре курортов Кавказских Минеральных Вод, на предгорной равнине и западном склоне горы Бештау, в 5 км от железнодорожной станции Скачки. Население 24,5 тыс. человек (1996).

Основан в 1953 как рабочий поселок Лермонтовский для промышленных объектов атомной энергетики (добыча урановой руды, ныне ПО «Алмаз»). С 1956 город Л. В 1967 специализированное значение города утратилось, возникли новые промышленные предприятия радиоэлектронной промышленности, приборостроения, средств автоматизации и систем управления и др. В 1989 в состав Л. вошла территория села Острогорки.

В Л.: заводы — «Микроом», «Оргтехника»; ткацкая фабрика и другие предприятия. Филиал Оргстройниипроекта.

Смотреть больше слов в «Словаре "География России"»

ЛЕС НА ВОРСКЛЕ →← ЛЕНСКИЙ УГОЛЬНЫЙ БАССЕЙН

Синонимы слова "ЛЕРМОНТОВ":

Смотреть что такое ЛЕРМОНТОВ в других словарях:

ЛЕРМОНТОВ

Михаил Юрьевич — гениальный русский поэт, род. в Москве 2 окт. 1814 г. О предках его см. выше. В шотланд. преданиях, не исчезнувших окончательно и до с... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

лермонтов сущ., кол-во синонимов: 2 • астероид (579) • город (2765) Словарь синонимов ASIS.В.Н. Тришин.2013. . Синонимы: астероид, город

ЛЕРМОНТОВ

Лермонтов (Михаил Юрьевич) — гениальный русский поэт; род. в Москве 2 октября 1814 г. О предках его — см. Лермантовы. В шотландских преданиях, не исчезнувших окончательно и до сих пор, живет имя <i>Лермонта-поэта</i> или <i>пророка</i>; ему посвящена одна из лучших баллад Вальтера Скотта, рассказывающая, согласно народной легенде, о похищении его феями. Русский поэт не знал этого предания, но смутная память о шотландских легендарных предках не раз тревожила его поэтическое воображение: ей посвящено одно из самых зрелых стихотворений Л., "Желание". Из ближайших предков Л. документы сохранились относительно его прадеда Юрия Петровича, воспитанника шляхетского кадетского корпуса. В это время род Л. пользовался еще благосостоянием; захудалость началась с поколений, ближайших ко времени поэта. Отец его, Юрий Петрович, был бедным пехотным капитаном в отставке. По словам Сперанского, отец будущего поэта был замечательный красавец, но вместе с тем "пустой", "странный" и даже "худой" человек. Этот отзыв основан на отношениях Л.-отца к теще, Елизавете Алексеевне Арсеньевой, урожденной Столыпиной; но эти отношения не могут быть поставлены в вину Юрию Л. — и так, несомненно, смотрел на них сам Михаил Юрьевич, в течение всей своей жизни не перестававший питать глубокую преданность к отцу, а когда он умер — к его памяти. Сохранилось письмо четырнадцатилетнего поэта, стихотворения более зрелого возраста — и всюду одинаково образ отца овеян всей нежностью сыновней любви. Поместье Юрия Л. — Кроптовка, Ефремовского у. Тульской губ. — находилось по соседству с селом Васильевским, принадлежавшим роду Арсеньевых. Красота Юрии Петровича увлекла дочь Арсеньевой, Марию Михайловну, и несмотря на протест своей родовитой и гордой родни, она стала женой "армейского офицера"; но для ее семьи этот офицер навсегда остался чужим человеком. Мария Михайловна умерла в 1817 г., когда сыну ее не было еще трех лет, но оставила много дорогих образов в воспоминаниях будущего поэта. Сохранился ее альбом, наполненный стихотворениями, отчасти, может быть, ею сочиненными, отчасти переписанными; они свидетельствуют о нежном ее сердце. Впоследствии поэт говорил: <i>В слезах угасла мать моя;</i> всю жизнь не мог он забыть, как мать певала над его колыбелью. Самый Кавказ был ему дорог прежде всего потому, что в его пустынях он как бы слышал давно утраченный голос матери... Бабушка страстно полюбила внука. Энергичная и настойчивая, она употребляла все усилия, чтобы одной безраздельно владеть ребенком. О чувствах и интересах отца она не заботилась. Л. в юношеских произведениях весьма полно и точно воспроизводил события и действующих лиц своей личной жизни. В драме с немецким заглавием — "Menschen u. Leidenschaften" — рассказан раздор между его отцом и бабушкой. Л.-отец не в состоянии был воспитывать сына, как этого хотелось аристократической родне, — и Арсеньева, имея возможность тратить на внука "по четыре тысячи в год на обучение разным языкам", взяла его к себе с уговором воспитывать его до 16 лет и во всем советоваться с отцом. Последнее условие не выполнялось; даже свидания отца с сыном встречали непреодолимые препятствия со стороны Арсеньевой. Ребенок с самого начала должен был сознавать противоестественность этого положения. Его детство протекало в поместье бабушки, Тарханах, Пензенской губернии; его окружали любовью и заботами — но светлых впечатлений, свойственных возрасту, у него не было. В неоконченной юношеской "Повести" описывается детство Саши Арбенина, двойника самого автора. Саша с 6-тилетнего возраста обнаруживает наклонность к мечтательности, страстное влечение ко всему героическому, величавому, бурному. Л. родился болезненным и все детство страдал золотухой; но болезнь эта развила в ребенке необычайную нравственную энергию. В "Повести" признается ее влияние на ум и характер героя: "он выучился думать... Лишенный возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, Саша начал искать их в самом себе. Воображение стало для него новой игрушкой... В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь между горячих подушек, он уже привыкал побеждать страданья тела, увлекаясь грезами души... Вероятно, что раннее умственное развитие не мало помешало его выздоровлению"... Это раннее развитие стало для Л. источником огорчений: никто из окружающих не только не был в состоянии пойти навстречу "грезам его души", но даже не замечал их. Здесь коренятся основные мотивы его будущей поэзии разочарования. В угрюмом ребенке растет презрение к повседневной окружающей жизни. Все чуждое, враждебное ей возбуждало в нем горячее сочувствие: он сам одинок и несчастлив, — всякое одиночество и чужое несчастье, проистекающее от людского непонимания, равнодушия или мелкого эгоизма, кажется ему своим. В его сердце живут рядом чувство отчужденности среди людей и непреодолимая жажда <i> родной души,</i> такой же одинокой, близкой поэту своими грезами и, может быть, страданиями. И в результате: "в ребячестве моем тоску любови знойной уж стал я понимать душою беспокойной". Мальчиком 10 лет его повезли на Кавказ, на воды; здесь он встретил девочку лет девяти — и в первый раз у него проснулось необыкновенно глубокое чувство, оставившее память на всю жизнь, но сначала для него неясное и неразгаданное. Два года спустя поэт рассказывает о новом увлечении, посвящает ему стихотворение: <i>к Гению.</i> Первая любовь неразрывно слилась с подавляющими впечатлениями Кавказа. "Горы кавказские для меня священны", — писал Л.; они объединили все дорогое, что жило в душе поэта-ребенка. С осени 1825 г. начинаются более или менее постоянные учебные занятия Л., но выбор учителей — француз Capet и бежавший из Турции грек — был неудачен. Грек вскоре совсем бросил педагогические занятия и занялся скорняжным промыслом. Француз, очевидно, не внушил Л. особенного интереса к французскому языку и литературе: в ученических тетрадях Л. французские стихотворения очень рано уступают место русским. 15-тилетним мальчиком он сожалеет, что не слыхал в детстве русских народных сказок: "в них верно больше поэзии, чем во всей французской словесности". Его пленяют загадочные, но мужественные образы отщепенцев человеческого общества — "корсаров", "преступников", "пленников", "узников". Спустя два года после возвращения с Кавказа Л. повезли в Москву и стали готовить к поступлению в университетский благородный пансион. Учителями его были Зиновьев, преподаватель латинского и русского языка в пансионе, и француз Gondrot, бывший полковник наполеоновской гвардии; его сменил в 1829 г. англичанин Виндсон, познакомивший его с английской литературой. В пансионе Л. оставался около двух лет. Здесь, под руководством Мерзлякова и Зиновьева, процветал вкус к литературе: происходили "заседания по словесности", молодые люди пробовали свои силы в самостоятельном творчестве, существовал даже какой-то журнал при главном участии Л. Поэт горячо принялся за чтение; сначала он поглощен Шиллером, особенно его юношескими трагедиями; затем он принимается за Шекспира, в письме к родственнице "вступается за честь его", цитирует сцены из <i>Гамлета.</i> По-прежнему Л. ищет <i>родной души</i>, увлекается дружбой то с одним, то с другим товарищем, испытывает разочарования, негодует на легкомыслие и измену друзей. Последнее время его пребывания в пансионе — 1829-й год — отмечено в произведениях Л. необыкновенно мрачным разочарованием, источником которого была совершенно реальная драма в личной жизни Л. Срок воспитания его под руководством бабушки приходил к концу; отец часто навещал сына в пансионе, и отношения его к теще обострились до крайней степени. Борьба развивалась на глазах Михаила Юрьевича; она подробно изображена в юношеской его драме. Бабушка, ссылаясь на свою одинокую старость, взывая к чувству благодарности внука, отвоевала его у зятя. Отец уехал, униженный и оскорбленный более, чем когда-либо, и вскоре умер. Стихотворения этого времени — яркое отражение пережитого поэтом. У него является особенная склонность к воспоминаниям: в настоящем, очевидно, немного отрады. "Мой дух погас и состарился", — говорит он, и только "смутный памятник прошедших милых лет" ему "любезен". Чувство одиночества переходит в беспомощную жалобу; юноша готов окончательно порвать с внешним миром, создает "в уме своем" "мир иной и образов иных существованье", считает себя "отмеченным судьбой", "жертвой посреди степей", "сыном природы". Ему "мир земной тесен", порывы его "удручены ношей обманов", перед ним призрак преждевременной старости... В этих излияниях, конечно, много юношеской игры в страшные чувства и героические настроения, но в их основе лежат безусловно искренние огорчения юноши, несомненный духовный разлад его с окружающей действительностью. К 1829 г. относятся первый очерк "Демона" и стихотворение "Монолог", предвещающее "Думу". Поэт отказывается от своих вдохновений, сравнивая свою жизнь с осенним днем, и рисует "измученную душу" Демона, живущего без веры, с презрением и равнодушием ко "всему на свете". В "Монологе" изображаются "дети севера", их "пасмурная жизнь", "пустые бури", без "любви и дружбы сладкой". Немного спустя, оплакивая отца, он себя и его называет "жертвами жребия земного": "ты дал мне жизнь, но счастья не дано!..." Весной 1830 г. благородный пансион был преобразован в гимназию, и Л. оставил его. Лето он провел в подмосковном поместье брата бабушки, Столыпина. Недалеко жили другие родственники Л. — Верещагины; Александра Верещагина познакомила его с своей подругой, Екатериной Сушковой, также соседкой по имению. Сушкова, впоследствии Хвостова, оставила записки об этом знакомстве. Содержание их — настоящий "роман", распадающийся на две части: в первой — торжествующая и насмешливая героиня, Сушкова, во второй — холодный и даже жестоко мстительный герой, Л. Шестнадцатилетний "отрок", наклонный к "сентиментальным суждениям", невзрачный, косолапый, с красными глазами, с вздернутым носом и язвительной улыбкой, менее всего мог казаться интересным кавалером для юных барышень. В ответ на его чувства ему предлагали "волчок или веревочку", угощали булочками с начинкой из опилок. Сушкова, много лет спустя после события, изобразила поэта в недуге безнадежной страсти и приписала себе даже стихотворение, посвященное Л. другой девице — Вареньке Лопухиной, его соседке по московской квартире на Малой Молчановке: к ней он питал до конца жизни едва ли не самое глубокое чувство, когда-либо вызванное в нем женщиной. В то же лето (1830) внимание Л. сосредоточилось на личности и поэзии Байрона; он впервые сравнивает себя с английским поэтом, сознает сродство своего нравственного мира с байроновским, посвящает несколько стихотворений польской революции. Вряд ли, ввиду всего этого, увлечение поэта "черноокой" красавицей, т. е. Сушковой, можно признавать таким всепоглощающим и трагическим, как его рисует сама героиня. Но это не мешало "роману" внести новую горечь в душу поэта; это докажет впоследствии его действительно жестокая месть — один из его ответов на людское бессердечие, легкомысленно отравлявшее его "ребяческие дни", гасившее в его душе "огонь божественный". С сентября 1830 г. Л. числится студентом московского университета сначала на "нравственно-политическом отделении", потом на "словесном". Университетское преподавание того времени не могло способствовать умственному развитию молодежи; студенты в аудиториях немногим отличались от школьников. Серьезная умственная жизнь развивалась за стенами университета, в студенческих кружках, но Л. не сходится ни с одним из них. У него, несомненно, больше наклонности к светскому обществу, чем к отвлеченным товарищеским беседам: он по природе наблюдатель действительной жизни. Давно уже, притом, у него исчезло чувство юной, ничем не омраченной доверчивости, охладела способность отзываться на чувство дружбы, на малейшие проблески симпатии. Его нравственный мир был другого склада, чем у его товарищей, восторженных гегельянцев и эстетиков. Он не менее их уважал университет: "светлый храм науки" он называет "святым местом", описывая отчаянное пренебрежение студентов к жрецам этого храма. Он знает и о философских заносчивых "спорах" молодежи, но сам не принимает в них участия. Он, вероятно, даже не был знаком с самым горячим спорщиком — знаменитым впоследствии критиком, хотя один из героев его студенческой драмы "Странный человек" носит фамилию <i>Белинский.</i> Эта драма доказывает интерес Л. к надеждам и идеалам тогдашних лучших современных людей. Главный герой — Владимир — воплощает самого автора; его устами поэт откровенно сознается в мучительном противоречии своей натуры. Владимир знает эгоизм и ничтожество людей — и все-таки не может покинуть их общество: "когда я один, то мне кажется, что никто меня не любит, никто не заботится обо мне, — и это так тяжело!" Еще важнее драма как выражение общественных идей поэта. Мужик рассказывает Владимиру и его другу, Белинскому — противникам крепостного права, — о жестокостях помещицы и о других крестьянских невзгодах. Рассказ приводит Владимира в гнев, вырывает у него крик: "О мое отечество! мое отечество!", — а Белинского заставляет практически помочь мужикам. Для поэтической деятельности Л. университетские годы оказались в высшей степени плодотворны. Талант его зрел быстро, духовный мир определялся резко. Л. усердно посещает московские салоны, балы, маскарады. Он знает действительную цену этих развлечений, но умеет быть веселым, разделять удовольствия других. Поверхностным наблюдателям казалась совершенно неестественной бурная и гордая поэзия Л. при его светских талантах. Они готовы были демонизм и разочарование его счесть "драпировкой", "веселый, непринужденный вид" признать истинно лермонтовским свойством, а жгучую "тоску" и "злость" его стихов — притворством и условным поэтическим маскарадом. Но именно поэзия и была искренним отголоском лермонтовских настроений. "Меня спасало вдохновенье от мелочных сует", — писал он и отдавался творчеству, как единственному чистому и высокому наслаждению. "Свет", по его мнению, все нивелирует и опошливает, сглаживает личные оттенки в характерах людей, вытравливает всякую оригинальность, приводит всех к одному уровню одушевленного манекена. Принизив человека, "свет" приучает его быть счастливым именно в состоянии безличия и приниженности, наполняет его чувством самодовольства, убивает всякую возможность нравственного развития. Л. боится сам подвергнуться такой участи; более чем когда-либо он прячет свои задушевные думы от людей, вооружается насмешкой и презрением, подчас разыгрывает роль доброго малого или отчаянного искателя светских приключений. В уединении ему припоминаются кавказские впечатления — могучие и благородные, ни единой чертой не похожие на мечочи и немощи утонченного общества. Он повторяет мечты поэтов прошлого века о естественном состоянии, свободном от "приличья цепей", от золота и почестей, от взаимной вражды людей. Он не может допустить, чтобы в нашу душу были вложены "неисполнимые желанья", чтобы мы тщетно искали "в себе и в мире совершенство". Его настроение — разочарование <i>деятельных нравственных сил разочарование</i> <i>в</i> <i>отрицательных </i>явлениях общества, во имя <i>очарования положительными</i> задачами человеческого духа. Эти мотивы вполне определились во время пребывания Л. в московском университете, о котором он именно потому и сохранил память, как о "святом месте". Л. не пробыл в университете и двух лет; выданное ему <i>свидетельство</i> говорит об увольнении "по прошению" — но прошение, по преданию, было вынуждено студенческой историей с одним из наименее почтенных профессоров Маловым. С 18 июня 1832 г. Л. боле не числится студентом. Он уехал в Петербург, с намерением снова поступить в университет, но попал в школу гвардейских подпрапорщиков. Эта перемена карьеры не отвечала желаньям бабушки и, очевидно, вызвана настояниями самого поэта. Еще с детства его мечты носили воинственный характер. Кавказ сильно подогрел их. В пансионских эпиграммах постоянно упоминается <i>гусар,</i> в роли счастливого Дон-Жуана. Усердно занимаясь рисованием, поэт упражнялся преимущественно в "батальном жанре". Такими же рисунками наполнен и альбом его матери. В двадцатых годах и начале тридцатых гражданские профессии, притом, не пользовались уважением высшего общества. По свидетельству товарища Л., все невоенные слыли "подьячими". Л. оставался в школе два "злополучных года", как он сам выражается. Об умственном развитии учеников никто не думал; им "не позволялось читать книг чисто-литературного содержания". В школе издавался журнал, но характер его вполне очевиден из "поэм" Л., вошедших в этот орган: "Уланша", "Петергофский праздник"... Накануне вступления в школу Л. написал стихотворение "Парус"; "мятежный" парус, "просящий бури" в минуты невозмутимого покоя — это все та же с детства неугомонная душа поэта. "Искал он в людях совершенства, а сам — сам не был лучше их", — говорит он устами героя поэмы "Ангел смерти", написанной еще в Москве. Юнкерский разгул и забиячество доставили ему теперь самую удобную среду для развития каких угодно "несовершенств". Л. ни в чем не отставал от товарищей, являлся первым участником во всех похождениях — но и здесь избранная натура сказывалась немедленно после самого, по-видимому, безотчетного веселья. Как в московском обществе, так и в юнкерских пирушках Л. умел сберечь свою "лучшую часть", свои творческие силы; в его письмах слышится иногда горькое сожаление о былых мечтаниях, жестокое самобичевание за потребность " чувственного наслаждения". Всем, кто верил в дарование поэта, становилось страшно за его будущее. Верещагина, неизменный друг Л., во имя его таланта заклинала его "твердо держаться своей дороги"... По выходе из школы корнетом лейб-гвардии гусарского полка Л. живет по-прежнему среди увлечений и упреков совести, среди страстных порывов и сомнений, граничащих с отчаянием. О них он пишет к своему другу Лопухиной, но напрягает все силы, чтобы его товарищи и "свет" не заподозрили его гамлетовских настроений. Люди, близко знающие его, вроде Верещагиной, уверены в его "добром характере" и "любящем сердце"; но Л. казалось бы унизительным явиться добрым и любящим перед "надменным шутом" — "светом". Напротив, здесь он хочет быть беспощаден на словах, жесток в поступках, во что бы то ни стало прослыть неумолимым тираном женских сердец. Тогда-то пришло время расплаты для Сушковой. Л.-гусару и уже известному поэту ничего не стоило заполонить сердце когда-то насмешливой красавицы, расстроить ее брак с Лопухиным, братом неизменно любимой Вареньки и Марии, к которой он писал такие задушевные письма. Потом началось отступление: Л. принял такую форму обращения к Сушковой, что она немедленно была скомпрометирована в глазах "света", попав в положение смешной героини неудавшегося романа. Л. оставалось окончательно порвать с Сушковой — и он написал на ее имя анонимное письмо с предупреждением против себя самого, направил письмо в руки родственников несчастной девицы и, по его словам, произвел "гром и молнию". Потом, при встрече с жертвой, он разыграл роль изумленного, огорченного рыцаря, а в последнем объяснении прямо заявил, что он ее не любит и, кажется, никогда не любил. Все это, кроме сцены разлуки, рассказано самим Л. в письме к Верещагиной, причем он видит лишь "веселую сторону истории". Только печальным наследством юнкерского воспитания и стремлением создать себе "пьедестал" в "свете" можно объяснить эту единственную темную страницу в биографии Л. Совершенно равнодушный к службе, неистощимый в проказах, Л. пишет застольные песни самого непринужденного жанра — и в то же время такие произведения, как "Я, матерь Божия, ныне с молитвою"... До сих пор поэтический талант Л. был известен лишь в офицерских и светских кружках. Первое его произведение, появившееся в печати — "Хаджи Абрек" — попало в "Библ. для Чтения" без его ведома, и после этого невольного, но удачного дебюта Л. долго не хотел печатать своих стихов" Смерть Пушкина явила Л. русской публике во всей силе поэтического таланта. Л. был болен, когда совершилось страшное событие. До него доходили разноречивые толки; "многие", рассказывает он, "особенно дамы, оправдывали противника Пушкина", потому что Пушкин был дурен собой и ревнив и не имел права требовать любви от своей жены. Невольное негодование охватило поэта, и он "излил горечь сердечную на бумагу". Стихотворение оканчивалось сначала словами: "И на устах его печать". Оно быстро распространилось в списках, вызвало бурю в высшем обществе, новые похвалы Дантесу; наконец, один из родственников Л., Н. Столыпин, стал в глаза порицать его горячность по отношению к такому джентльмену, как Дантес. Л. вышел из себя, приказал гостю выйти вон и в порыве страстного гнева набросал заключительную отповедь "надменным потомкам"... Последовал арест; несколько дней спустя корнет Л. был переведен прапорщиком в нижегородский драгунский полк, действовавший на Кавказе. Поэт отправлялся в изгнание, сопровождаемый общим вниманием: здесь были и страстное сочувствие, и затаенная вражда. Первое пребывание Л. на Кавказе длилось всего несколько месяцев. Благодаря хлопотам бабушки он был сначала переведен в гродненский гусарский полк, расположенный в Новгородской губ., а потом — в апреле 1838 г. — возвращен в лейб-гусарский. Несмотря на кратковременную службу в Кавказских горах, Л. успел сильно измениться в нравственном отношении. Природа приковала все его внимание; он готов "целую жизнь" сидеть и любоваться ее красотой; общество будто утратило для него привлекательность, юношеская веселость исчезла и даже светские дамы замечали "черную меланхолию" на его лице. Инстинкт поэта-психолога влек его, однако, в среду людей. Его здесь мало ценили, еще меньше понимали, но <i>горечь </i>и <i>злость</i> закипали в нем, и на бумагу ложились новые пламенные речи, в воображении складывались бессмертные образы. Л. возвращается в петербургский "свет", снова играет роль льва, тем более, что за ним теперь ухаживают все любительницы знаменитостей и героев; но одновременно он обдумывает <i>могучий образ,</i> еще в юности волновавший его воображение. Кавказ обновил давнишние грезы; создаются "Демон" и "Мцыри". И та, и другая поэма задуманы были давно. О "Демоне" поэт думал еще в Москве, до поступления в университет, позже несколько раз начинал и переделывал поэму; зарождение "Мцыри", несомненно, скрывается в юношеской заметке Л., тоже из московского периода: "написать записки молодого монаха: 17 лет. С детства он в монастыре, кроме священных книг не читал... Страстная душа томится. Идеалы". В основе "Демона" лежит сознание одиночества среди всего мироздания. Черты демонизма в творчестве Л.: <i>гордая душа,</i> <i>отчуждение от мира и небеса</i> презрение к <i>мелким страстям</i> и малодушию. Демону мир тесен и жалок; для Мцыри — мир ненавистен, потому что в нем нет воли, нет воплощения идеалов, воспитанных страстным воображением <i>сына природы,</i> нет исхода могучему пламени, с юных лет живущему в груди. "Мцыри" и "Демон" дополняют друг друга. Разница между ними — не психологическая, а внешняя, историческая. Демон богат опытом, он целые века наблюдал человечество — и научился презирать людей сознательно и равнодушно. Мцыри гибнет в цветущей молодости, в первом порыве к воле и счастью; но этот порыв до такой степени решителен и могуч, что юный узник успевает подняться до идеальной высоты демонизма. Несколько лет томительного рабства и одиночества, потом несколько часов восхищения свободой и величием природы подавили в нем голос человеческой слабости. Демоническое миросозерцание, стройное и логическое в речах Демона, у Мцыри — крик преждевременной агонии. Демонизм — <i>общее</i> поэтическое настроение, слагающееся из гнева и презрения; чем зрелее становится талант поэта, тем <i> реальнее</i> выражается это настроение и аккорд разлагается на более частные, но зато и более определенные мотивы. В основе "Думы" лежат те же лермонтовские чувства относительно "света" и "мира", но они направлены на осязательные, исторически точные общественные явления: "земля", столь надменно унижаемая Демоном, уступает место "нашему поколению", и мощные, но смутные картины и образы кавказской поэмы превращаются в жизненные типы и явления. Таков же смысл и новогоднего приветствия на 1840 г. Очевидно, поэт быстро шел к ясному реальному творчеству, задатки которого коренились в его поэтической природе; но не без влияния оставались и столкновения со всем окружающим. Именно они должны были намечать более определенные цели для гнева и сатиры поэта и постепенно превращать его в живописца общественных нравов. Роман "Герой нашего времени" — первая ступень на этом совершенно логическом пути... Роль "льва" в петербургском свете заключилась для Л. крупным недоразумением: ухаживая за кн. Щербатовой — музой стихотворения "На светские цепи", — он встретил соперника в лице сына французского посланника Баранта. В результате — дуэль, окончившаяся благополучно, но для Л. повлекшая арест на гауптвахте, потом перевод в тенгинский пехотный полк на Кавказе. Во время ареста Л. посетил Белинский. Когда он познакомился с поэтом, достоверно неизвестно: по словам Панаева — в СПб., у Краевского, после возвращения Л. с Кавказа; по словам товарища Л. по университетскому пансиону, И. Сатина — в Пятигорске, летом 1837 года. Вполне достоверно одно, что впечатление Белинского от первого знакомства осталось неблагоприятное. Л. по привычке уклонялся от серьезного разговора, сыпал шутками и остротами по поводу самых важных тем — и Белинский, по его словам, <i>не раскусил</i> Л. Свидание на гауптвахте окончилось совершенно иначе: Белинский пришел в восторг и от личности, и от художественных воззрений Л. Он увидел поэта "самим собой"; "в словах его было столько истины, глубины и простоты!" Впечатления Белинского повторились на Боденштедте, впоследствии переводчике произведений поэта. <i>Казаться</i> и <i>быть</i> для Л. были две вещи совершенно различные; перед людьми малознакомыми он предпочитал <i> казаться, </i>но был совершенно прав, когда говорил: "Лучше я, чем для людей кажусь". Близкое знакомство открывало в поэте и любящее сердце, и отзывчивую душу, и идеальную глубину мысли. Только Л. очень немногих считал достойными этих своих сокровищ... Прибыв на Кавказ, Л. окунулся в боевую жизнь и на первых же порах отличился "мужеством и хладнокровием"; так выражалось официальное донесение. В стихотворении <i>Валерик</i> и в письме к Лопухину Л. ни слова не говорит о своих подвигах... Тайные думы Л. давно уже были отданы роману. Он был задуман еще в первое пребывание на Кавказе; княжна Мери, Грушницкий и доктор Вернер, по словам того же Сатина, были списаны с оригиналов еще в 1837 г. Последующая обработка, вероятно, сосредоточивалась преимущественно на личности главного героя, характеристика которого была связана для поэта с делом самопознания и самокритики... По окончании отпуска, весной 1841 г., Л. уехал из Петербурга с тяжелыми предчувствиями — сначала в Ставрополь, где стоял тенгинский полк, потом в Пятигорск. По некоторым рассказам, он еще в 1837 г. познакомился здесь с семьей Верзилиных и одну из сестер - Эмилию Верзилину — прозвал "La Rose du Caucase". Теперь он встретил рядом с ней гвардейского отставного офицера Мартынова, "мрачного и молчаливого", игравшего роль непонятого и разочарованного героя, в черкесском костюме с громадным кинжалом. Л. стал поднимать его на смех в присутствии красавицы и всего общества. Столкновения были неминуемы; в результате одного из них произошла дуэль — и 15 июня поэт пал бездыханным у подножия Машука. Кн. А. И. Васильчиков, очевидец событий и секундант Мартынова, рассказал историю дуэли с явным намерением оправдать Мартынова, который был жив во время появления рассказа в печати. Основная мысль автора: "в Л. было два человека: один — добродушный, для небольшого кружка ближайших друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение; другой — заносчивый и задорный, для всех прочих знакомых". Мартынов, следовательно, был сначала жертвой, а потом должен был явиться мстителем. Несомненно, однако, что Л. до последней минуты сохранял добродушное настроение, а его соперник пылал злобным чувством. При всех смягчающих обстоятельствах о Мартынове еще с большим правом, чем о Дантесе, можно повторить слова поэта: "не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку подымал"... Похороны Л. не могли быть совершены по церковному обряду, несмотря на все хлопоты друзей, официальное известие об его смерти гласило: "15-го июня, около 5 часов вечера, разразилась ужасная буря с громом и молнией; в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М. Ю. Лермонтов". По словам кн. Васильчикова в Петербурге, в высшем обществе, смерть поэта встретили отзывом: "туда ему и дорога"... Спустя несколько месяцев Арсеньева перевезла прах внука в Тарханы. — В 1889 г., по всероссийской подписке, поэту воздвигнут памятник в Пятигорске. — Поэзия Л. неразрывно связана с его личностью, она в полном смысле поэтическая автобиография. Основные черты лермонтовской природы — необыкновенно развитое самосознание, дельность и глубина нравственного мира, мужественный идеализм жизненных стремлений. Все эти черты воплотились в его произведениях, начиная с самых ранних прозаических и стихотворных излияний и кончая зрелыми поэмами и романом. Еще в юношеской "Повести" Л. прославлял <i>волю</i> как совершенную, непреодолимую душевную энергию: "хотеть — значит ненавидеть, любить, сожалеть, радоваться, жить"... Отсюда его пламенные запросы к сильному открытому чувству, негодование на мелкие и малодушные страсти; отсюда его <i>демонизм,</i> развивавшийся среди вынужденного одиночества и презрения к окружающему обществу. Но <i>демонизм — </i>отнюдь не отрицательное настроение: "любить необходимо мне" — сознавался поэт, и Белинский отгадал эту черту после первой серьезной беседы с Л.: "мне отрадно было видеть в его рассудочном, охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого. Я это и сказал ему; он улыбнулся и сказал: дай Бог". Демонизм Л. — это высшая ступень идеализма, то же самое, что мечты людей XVIII в. о всесовершенном естественном человеке, о свободе и доблестях золотого века; это поэзия Руссо и Шиллера. Такой идеал — наиболее смелое, непримиримое отрицание действительности — и юный Л. хотел бы сбросить "образованности цепи", перенестись в идиллическое царство первобытного человечества. Отсюда фанатическое обожание природы, страстное проникновение ее красотой и мощью. И все эти черты отнюдь нельзя связывать с каким бы то ни было внешним влиянием; они существовали в Л. еще до знакомства его с Байроном и слились только в более мощную и зрелую гармонию, когда он узнал эту действительно ему <i>родную душу.</i> В противоположность разочарованию шатобриановского Ренэ, коренящемуся исключительно в эгоизме и самообожании, <i>лермонтовское разочарование — </i> воинствующий протест против "низостей и странностей", во имя искреннего чувства и мужественной мысли. Пред нами поэзия не <i>разочарования,</i> а <i>печали</i> и <i>гнева.</i> Все герои Л. — Демон, Измаил-Бей, Мцыри, Арсений — переполнены этими чувствами. Самый реальный из них — Печорин — воплощает самое, по-видимому, будничное разочарование; но это совершенно другой человек, чем "московский Чайльд-Гарольд" — Онегин. У него множество отрицательных черт: эгоизм, мелочность, гордость, часто бессердечие, но рядом с ними — искреннее отношение к самому себе. "Если я причиною несчастья других, то и сам не менее несчастлив" — совершенно правдивые слова в его устах. Он не раз тоскует о неудавшейся жизни; на другой почве, в другом воздухе этот <i>сильный организм</i> несомненно нашел бы более почтенное дело, чем травля Грушницких. Великое и ничтожное уживаются в нем рядом, и если бы потребовалось разграничить то и другое, великое пришлось бы отнести к <i>личности,</i> а ничтожное — к <i>обществу... </i>Творчество Л. постепенно спускалось из-за облаков и с кавказских гор. Оно остановилось на создании вполне реальных типов и сделалось общественным и национальным. В русской новейшей литературе нет ни одного благородного мотива, в котором бы не слышался безвременно замолкший голос Л.: ее печаль о жалких явлениях русской жизни — отголосок жизни поэта, печально глядевшего на свое поколение; в ее негодовании на рабство мысли и нравственное ничтожество современников звучат лермонтовские демонические порывы; ее смех над глупостью и пошлым комедиантством слышится уже в уничтожающих сарказмах Печорина над Грушницким. <i> Ив. Иванов. </i> Хронологический порядок появления важнейших произведений Л.: "Хаджи-Абрек" ("Библиотека для Чтения", 1835, том IX); "Бородино" ("Современник", 1837, т. VI); "Песня про царя Ивана Васильевича" ("Литературные Прибавл." к "Рус. Инвалиду", 1838, № 18; с подписью <i>-в);</i> "Дума" ("Отеч. Зап.", 1839, т. I); "Бэла" (ib., т. II); "Ветка Палестины" (ib., т. III); "Три Пальмы" (ib., т. IV); "Фаталист" (ib., т. VI); "Дары Терека" (ib., т. VII); "Тамань" (ib., 1840, т. VIII); "Воздушный корабль" (ib., т. X); "Ангел" ("Одесский Альманах", 1840); " Последнее новоселье" ("Отеч. Зап.", 1841, т. XVI); "Парус" (ib., т. VIII); "Спор" ("Москвитянин", 1841, ч. 3); "Сказка для детей" ("Отеч. Записки", 1842, т. XX). После смерти поэта появились: "Измаил-Бей" ("Отеч. Зап.", 1843, т. XXVII); "Тамара" (ib.); "На смерть Пушкина" ("Библиогр. Зап.", 1858, № 20; до стиха: "И на устах его печать") и мн. др. Отдельные издания: "Герой нашего времени" (СПб., 1840; здесь впервые "Максим Максимыч" и "Княжна Мери"; 2 изд., 1842; 3 изд., 1843); "Стихотворения" (СПб., 1840; впервые: "Когда волнуется желтеющая нива", "Мцыри" и др.); "Сочинения" (СПб., 1847, издание Смирдина); то же (СПб., 1852; изд. Глазунова); то же (СПб., 1856; изд. его же); "Демон" (Б., 1857 и Карлсруэ, 1857); "Ангел смерти" (Карлсруэ, 1857), "Сочинения" (СПб., 1860, под редакцией С. С. Дудышкина; впервые помещен по довольно полному списку "Демон", дан конец "На смерть Пушкина" и др.; 2 изд., 1863); "Стихотворения" (Лпц., 1862); "Стихотворения, не вошедшие в последнее издание сочинений" (В., 1862); "Сочинения" (СПб., 1865 и 1873 и позднее, под редакц. П. А. Ефремова; к изд. 1873 г. вступительная статья А. Н. Пыпина). Когда в 1892 г. истекло право на собственность сочинений Л., принадлежавшее книгопродавцу Глазунову, одновременно явился ряд изданий, из которых имеют научный интерес проверенные по рукописям издания под редакцией П. А. Висковатова, А. И. Введенского и И. М. Болдакова. Тогда же вышло иллюстрированное издание со статьею И <i>.</i> И. Иванова (М.); большое количество дешевых изданий отдельных произведений. На иностранные языки переведены: "Герой нашего времени" — на немецкий неизвестным (1845), Больтцем (1852), Редигером (1855); на английский: Пульским (1854) и неизвестным (1854); на французский: Ледюком (1845) и неизвестным (1863); на польский: Кёном (1844) и Л. Б. (1848); на шведский: неизвестными (1844 и 1856); на датский: неизвестным (1855) и Торсоном (1856). Стихотворения — на немецкий: Будбергом-Беннисгаузеном (1843), Боденштедтом (1852), Ф. Ф. Фидлером (1894; образцовый перевод поблизости к подлиннику); на франц.: Шопеном (1853), Д‘Анжером (1866); "Демон" — на нем.: Сенкером (1864); на франц.: Д‘Анжером (1858) и Акосовой (1860); на сербский — неизвестн. (1862); "Мцыри" — на нем.: Будбергом-Беннисгаузеном (1858); на польский: Сырокомлею (1844; 2 изд. 184 8); "Боярин Орша" — на польский Г. Ц. (1858). <i>Литература </i>о Л. очень обширна. Помимо биографических и критических очерков, приложенных к изданиям сочинений: "Русские акты о предках поэта" ("Рус. Старина" 1873, VII, 548); "Шотландские извести... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814—1841) — поэт. Сын аристократки, вышедшей против воли родных замуж за бедного дворянина — армейского «капитана в ... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814-1841) - поэт. Сын аристократки, вышедшей против воли родных замуж за бедного дворянина - армейского «капитана в отставке». Мать Л. умерла в 1817, отец по бедности мог доставить ребенку лишь скромное воспитание. И бабушка Л. по матери - Арсеньева - взяла мальчика к себе с условием воспитывать его до возмужалости и во всем советоваться с отцом. Однако гордая аристократка, горячо любя внука и неусыпно заботясь о нем до конца, приняла все меры к разлучению ребенка с отцом, которого презрительно третировала вся родовитая родня матери поэта. В этой семейной драме, наложившей отпечаток на психологию поэта, отражается социальный конфликт крепостнической дворянской знати и деклассирующихся слоев дворянства, опускавшихся в ряды непривилегированных классов. Проведя детство в поместьи бабушки Тарханы, Л. в 1828 поступает в московский «Благородный университетский пансион», где между прочим сотрудничает в школьном журнале, а с 1830 числится студентом «нравственно-политического отделения», а потом «словесного» отделения Московского университета. Покинув в 1832 университет из-за какого-то конфликта с профессором, Л. поступает в петергофскую «школу гвардейских подпрапорщиков», откуда в 1834 был выпущен в корнеты лейб-гвардии гусарского полка. «Насмешливый, едкий, ловкий, вместе с тем полный ума самого блестящего, богатый, независимый, - вспоминает о Лермонтове поэтесса Растопчина, - он сделался душою общества молодых людей высшего круга; он был запевалой в беседах, в удовольствиях, в кутежах». Однако дворянская знать давала Л. чувствовать его неродовитость, и с большим трудом поэт завоевывал положение равного в аристократическом свете. «Было время, - писал он впоследствии к Лопухиной, - когда я, как новичок, искал доступа в это общество, аристократические двери были для меня заперты».<p class="tab">В 1835 в «Библиотеке для чтения» без ведома автора появилось первое печатное произведение Лермонтова «Хаджи-абрек», но всеобщее внимание Л. привлек в 1837 знаменитым стихотворением на смерть Пушкина, широко распространившимся в списках. «Навряд ли, - вспоминает В. В. Стасов, - когда-нибудь еще в России стихи производили такое громадное и повсеместное впечатление». Экземпляр этого стихотворения был прислан Николаю I с надписью анонимного доносчика: «воззвание к революции». Лермонтов был арестован и царским приказом переведен в драгунский полк, расположенный на Кавказе, с предписанием выехать в 48 часов. Благодаря усиленным хлопотам бабушки, через 8 месяцев Л. вернули в гвардию - в Новгород, а еще через полгода - в Петербург.</p><p class="tab">По сообщению М. Лонгинова, Л. «был очень плохой служака, в смысле фронтовика и исполнителя всех мелочных подробностей в обмундировании и исполнения обязанностей тогдашнего гвардейского офицера», и «частенько сиживал в Царском Селе на гауптвахте». Зато в эти годы блестяще развертывается литературная деятельность Л. В 1838 в «Литературном прибавлении к Русскому инвалиду» появляется «Песнь про купца Калашникова», в 1839-1840 в «Отечественных записках» печатается «Герой нашего времени», в 1840 Л. выпускает 2 книги: «Стихотворения» и отдельное издание «Героя нашего времени». В. Г. Белинский в статье о «Герое нашего времени» (1840 ) называет Лермонтова «новым ярким светилом» и «звездою первой величины». Но дуэль с сыном французского посланника де Барантом весной 1840 навлекла на Л. новые репрессии. Л. был арестован. Между прочим в ордонансгаузе (месте заключения) поэта посетил Белинский. Великий критик и поэт встречались и раньше, но склонность Л. прикрываться маской светского болтуна не допускала сближения. В это же свидание поэт и критик нашли общий язык. Вернувшись от Л., Белинский рассказывал И. И. Панаеву: «Первый раз я видел этого человека настоящим человеком... Лицо его приняло натуральное выражение, он был в эту минуту самим собой... В словах его было столько истины, глубины и простоты. Я в первый раз видел настоящего Л., каким я всегда желал его видеть». В письме к Боткину, сообщая об этом свидании с Лермонтовым, Белинский писал: «Глубокий и могучий дух!.. О, это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура!.. Я с ним спорил, и мне отрадно было видеть в его рассудочном охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого».</p><p class="tab">На заключение следственной комиссии по делу о дуэли Л. Николай I наложил резолюцию: «Перевесть в Тенгинский пехотный полк... исполнить сигодниже» (орфография подлинника - Г. Л.). В июне 1840 Л. был уже в кавказской армии в отряде генерала Галафеева. За ряд смелых боевых действий военное начальство представило Л. к ордену, но «государь император, по рассмотрении доставленного о сем офицере списка, не изволил изъявить монаршего соизволения на испрашиваемую ему награду. При сем его величество, заметив, что поручик Л. при своем полку не находился, но был употреблен в экспедиции с особо порученною ему казачьею командой, повелеть соизволил... о подтверждении, дабы поручик Л. непременно состоял налицо во фронте, и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку».</p><p class="tab">В феврале 1841 Л. приехал в отпуск в Петербург в надежде добиться отставки и целиком отдаться литературному труду. Л. делится со знакомыми литераторами планами издания литературного журнала. Но правительство в отставке отказало и приказало поэту немедленно вернуться на Кавказ. В начале мая Л. выехал назад, к месту ссылки, но по дороге в армию под предлогом болезни задержался в Пятигорске. Насмешки Л. над одним из старых знакомых - франтиком и сердцеедом Мартыновым - привели к ссоре. Ссора эта была раздута аристократическими недругами поэта, отдыхавшими в Пятигорске. Последовала дуэль, закончившаяся смертью поэта. По словам кн. Васильчикова, секунданта убийцы Л., высшее петербургское общество встретило весть о гибели поэта отзывом: «Туда ему и дорога...»</p><p class="tab">Л. принадлежал к поколению, в отрочестве пережившему декабрьские дни 1825, к поколению, цвет которого, по выражению Герцена, был пробужден пушками Сенатской площади. Были каналы, через которые всплески декабристского движения доходили до Л. Родственник Л., в имении которого поэт проводил свои вакации, находился в свое время в близких отношениях с К. Ф. Рылеевым. Стихотворение Л. «К *** (Пушкину)» свидетельствует о знакомстве поэта с нелегальными «вольными» стихами Пушкина.</p><p class="tab">Существуют разные версии относительно политических «вольных» мотивов поэзии Л. Г. В. Плеханов считал, что Лермонтов «в своей ранней юности имел много свободолюбивых стремлений», но что эти стремления «остались неразвитыми и впоследствии, повидимому, совсем заглохли». Е. Соловьев (Андреевич), наоборот, полагал, что «смерть Пушкина создала Л.» и что «реальные мотивы неудовлетворенной мести и грозного негодования начинают звучать у него лишь после катастрофы 1837 г.». Обе эти версии опровергаются фактами. Уже в стихотворении «Портреты» (1829) Лермонтов называет себя «свободы другом», а в другом стихотворении того же года со скорбью восклицает о своей отчизне: «Там стонет человек от рабства и цепей...» 1830 ознаменован бурным взрывом революционных мотивов. В этом году написаны: драма «Испанцы», проникнутая пламенным протестом против сословного и религиозного неравенства; поэма «Последний сын вольности», разрабатывающая традиционную для либеральной и радикальной поэзии конца XVIII - начала XIX вв. тему легендарного новгородского бунтаря Вадима и ярко выражающая настроения революционных элементов в дни торжества реакции; два стихотворения, восторженно приветствующие июльскую революцию во Франции, с энтузиазмом рисующие баррикадные бои в Париже и напоминающие, что «есть суд земной и для царей»; стихотворение «К ***», упрекающее Пушкина за примирение с правительством; стихотворение «Новгород», грозящее гибелью «тирану» Аракчееву; наконец «Предсказание» - туманное, но суровое пророчество о «черном годе», «когда царей корона упадет». В 1831 Л. пишет драму «Странный человек», содержащую в себе резкий протест против крепостного права (сц. V) и во многом перекликающуюся с юношеской драмой В. Г. Белинского. Таким образом вопреки Е. Соловьеву яркие революционные мотивы звучали в поэзии Л. задолго до убийства Пушкина. Но неправ и Плеханов, полагая, что впоследствии эти мотивы заглохли. В 1838 в знаменитой «Думе» Лермонтов упрекал современников и за то, что они - «перед властию презренные рабы» (строчка, не пропущенная в свое время цензурой). И в год смерти в прославленном прощании с отчизной Л. беспощадно заклеймил «немытую Россию - страну рабов, страну господ». Это предсмертное восьмистрочие - оглушительная пощечина империи Николая I. Таким образом мотивы ненависти к самодержавно-крепостническому строю, мотивы политического свободолюбия проходят через поэзию Л. на всем протяжении его деятельности. К тому же несколько ярко-революционных стихотворений Л., дошедших до нас только в немецком переводе Боденштедта, свидетельствуют, что сохранившееся литературное наследство Л. далеко не покрывает его «вольного» творчества. Луначарский имел все основания назвать Л. «последним и глубоко искренним эхом декабрьских настроений». Если Л. и не обладал стройной продуманной политической программой, то несомненно он сохранил унаследованные от декабристского движения буржуазно-демократические революционные устремления и настроения.</p><p class="tab">Положение немногочисленных представителей дворянской интеллигенции 30-х гг., оставшихся верными буржуазно-демократическим взглядам или настроениям декабристов, было трагично. Дворянская революционность была убита в 1825 не только пушками крепостнической диктатуры, но и еще (если не главным образом) страхом перед призраком новой пугачевщины. Революционность разночинцев созрела двумя десятилетиями позднее. Революционно настроенные одиночки, не заставшие первой и последней попытки обуржуазившихся дворян прибегнуть к оружию революционного действия и не дождавшиеся революционного выступления разночинцев-шестидесятников, изнемогали в исканиях какой-нибудь реальной опоры для своих идеалов. Противоречия идеалов и действительности - центральное противоречие над разрешением которого бились и Бакунин, и Герцен, и Огарев, и Белинский. Именно для разрешения этого противоречия привлекались Шеллинг, Гегель и Фейербах, Сен-Симон, Фурье и Луи Блан. Колебания между уходом в мир абстрактного идеала и примирением с глубоко враждебной действительностью знаменовали собой путь поисков конкретного идеала. Этим путем - от принесения действительности в жертву идеалу, через принесение идеала в жертву действительности, к выведению идеала из самой действительности - шел мятущийся «неистовый Виссарион» - Белинский. В образах Л. выразились сходные искания. Сходные - конечно не значит идентичные. Плебейские корни разночинца Белинского и барские корни дворянина Лермонтова - далеко не одно и то же. Но на данном переходном этапе искания разночинца Белинского, с трудом высвобождавшегося из-под власти либерально-дворянских влияний, и дворянина Лермонтова, вступающего на путь разрыва со своим классом, были близки друг другу. Недаром Белинский считал «глубокость и разнообразие идей, необъятность содержания» - «родовыми характеристическими приметами поэзии Лермонтова».</p><p class="tab">Противоречие идеала и действительности - основное, движущее противоречие всего творчества Л. В переводе на язык образов это противоречие обнаруживается, в частности, как антитеза неба и земли. Как Белинский в первый период деятельности, Лермонтов начинает с отказа от действительности во имя идеала, с отказа от земли во имя неба. Как «младая душа» в стихотворении «Ангел», юный поэт томился на свете, «и звуков небес заменить не могли... скучные песни земли». В другом стихотворении того же 1831 поэт восклицал: «Тем я несчастлив, / Добрые люди, что звезды и небо / - Звезды и небо, - а я человек». Этот разрыв с землей во имя неба, с действительностью во имя идеала и породил в поэзии молодого Л. тягу к фантастике и экзотике. Образы гордых, могучих героев, титанических страстей на фоне яркой, необычайной - экзотической или фантастической - обстановки были художественным выражением этого разрыва.</p><p class="tab">Но опять-таки, подобно Белинскому, Л. не мог удовлетвориться этим уходом в мир абстрактного идеала, в царство отвлеченной фантазии. В стихотворении «Молитва» (1829) читаем: «Не обвиняй меня, всесильный, / И не карай меня, молю, / За то, что мрак земли могильной / С ее страстями я люблю». В стихотворении «Земля и небо» (1831) говорится: «Как землю нам больше небес не любить? / Нам небесное счастье темно; / Хоть счастье земное и меньше в сто раз, / Но мы знаем, какое оно». И позднее, в 1840, Л. вкладывает в уста мертвеца признание: «Что мне сиянье божьей власти / И рай святой? / Я перенес земные страсти / Туда с собой».</p><p class="tab">Еще Михайловский в числе основных и неизменных идей поэзии Л. отметил идею необходимости превратить стремление в действие, согласовать мысль и чувство с делом. Эта центральная идея с полной четкостью сформулирована уже в стихотворении «Монолог» (1829): «К чему глубокие познанья, жажда славы, / Талант и пылкая любовь свободы, / Когда мы их употребить не можем». Двумя годами позже поэт восклицал: «Так жизнь скучна, когда боренья нет. / В минувшее проникнув, различить / В ней мало дел мы можем, в цвете лет / Она души не будет веселить. / Мне нужно действовать, я каждый день / Бессмертным сделать бы желал, как тень / Великого героя, и понять / Я не могу, что значит отдыхать». И поэзию свою Лермонтов хотел сделать могучим орудием общественного воздействия. Стихотворение «Поэт» (1838) - замечательный художественный манифест активной гражданской поэзии - поэзии, воспламеняющей бойца для битвы, нужной толпе, звучащей, «как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных». Но это же стихотворение исполнено горечи и скорби по поводу современного автору состояния поэзии, «свое утратившей назначенье» и безмерно далекой от нарисованного Л. величественного образа поэта-вождя и народного трибуна. Полный свободолюбивых устремлений и жажды великого дела Л. был окружен реакционным дворянским обществом. Гневные, презрительные, бичующие строки посвятил Л. высшему свету - «надменному, глупому свету», «важному шуту» (1830), «свету завистливому и душному для сердца вольного и пламенных страстей» (1837), «ледяному, беспощадному свету» (1840). Чем яростнее язвил Лермонтов светскую челядь, тем острее ощущал он свое глубокое одиночество. Одиночество - один из центральных мотивов поэта: «Остался я один - / Как замка мрачного, пустого / Ничтожный властелин» (1830), «Одинок я - нет отрады» (1837), «И некому руку подать / В минуту душевной невзгоды» (1840), «Один и без цели по свету ношуся давно я» (1841) и т. д. и т. п.</p><p class="tab">Это гордое одиночество среди презираемого света породнило Л. с поэзией Байрона. Очень обильная литература о западных влияниях в поэзии Л., к сожалению, совершенно не интересовалась установлением социологической закономерности этих влияний. Обращаясь к сокровищнице европейской литературы, Л. опирался на творческий опыт лишь тех художников, которые в той или иной степени, в том или ином отношении были ему социально родственны и - в меру этой родственности. Так, используя при создании своей антиклерикальной драмы «Испанцы» опыт боевых художников третьего сословия - Лессинга и Шиллера, Л. воспринял у Шиллера только мятежную, но не эстетически-созерцательную струю его творчества. И титанический индивидуализм Байрона - трагического певца разбитой революции - понадобился Л. как опора для разработки своего выстраданного мотива гордого одиночества, порожденного изолированностью немногочисленных наследников освободительных идей в окружении реакционного общества.</p><p class="tab">Но гордое одиночество, допускавшее уход в царство отвлеченного идеала, как-раз не оставляло путей для того активного действования, которого жаждал поэт. Отсюда - не любование своей блестящей изолированностью, а, наоборот, томление одиночеством, глубокая неудовлетворенность им. Н. П. Дашкевич, добросовестно сопоставивший «Демона» Л. со множеством произведений европейской литературы на ту же тему, отмечает, что «весьма яркое раскрытие муки демонизма и составляет то новое, что внес Лермонтов в тему, над к-рой работало столько веков». Действительно Л. вложил в уста своего «Демона» трагическое признание: «О, если б ты могла понять, / Какое горькое томленье / Всю жизнь, - века без разделенья / И наслаждаться и страдать, / За зло похвал не ожидать, / Ни за добро вознагражденья; / Жить для себя, скучать собой / И этой вечною борьбой / Без торжества, без примиренья...»</p><p class="tab">Это трагическое одиночество, эта жажда действия при отсутствии возможности утолить ее нашли себе чрезвычайно яркое выражение в образе Печорина («Герой нашего времени»). Печорин чувствует себя способным к великому поприщу: «Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? для какой цели я родился?.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные». Однако он разменивает эти необъятные силы на пустяки. Реакционная критика яростно набросилась на образ Печорина. Эстет и реакционер С. Шевырев заклеймил Печорина как живого мертвеца, эгоиста, пигмея зла и доказывал, что «Печорин есть один только призрак, отброшенный на нас Западом». Совершенно иначе отнесся к этому образу Белинский, увидевший в Печорине «силу духа и могущество воли»: «В самых пороках его проблескивает что-то великое», «его заблуждения, как ни страшны они, острые болезни в молодом теле, укрепляющие его на долгую и здоровую жизнь». Белинский подметил основные противоречия образа - «противоречие между глубокостью натуры и жалкостью действия одного и того же человека», - объяснил это противоречие «переходным состоянием духа, в котором для человека все старое разрушено, а нового еще нет, и в котором человек есть только возможность чего-то действительного в будущем и совершенный призрак в настоящем». Глубина и меткость этого анализа подтверждаются позднейшими работами. Присоединившись к оценке Печорина Белинским, Н. Рожков отметил в этом образе «задатки общественного деятеля». Д. Овсянико-Куликовский считал, что Печорина «всего лучше удовлетворила бы... живая и осмысленная общественная деятельность» и что за ее отсутствием «ему психологически необходимо было создать себе некоторый суррогат деятельности». Вот откуда беспрерывные метанья Печорина и трата сил на мелкие интриги и приключения. В отличие хотя бы от героев И. С. Тургенева, Печорину чужда внутренняя неспособность к действию, у него размышление не парализовало воли, его мука - не в гамлетизме, а в отсутствии арены для применения своих сил.</p><p class="tab">Глубоко страдая от одиночества, не будучи в состоянии удовлетвориться уходом в мир фантазии, Л., подобно Белинскому, искал перехода от отвлеченного идеала к действительности. Примерно в 1840 достаточно отчетливо обозначается попытка войти в гущу действительности, слиться с ней. Однако он пришел к настроениям своеобразного фатализма: «Судьбе, как турок иль татарин /, За все я равно благодарен; / У бога счастья не прошу / И молча зло переношу» («Валерик», 1840). Этот фатализм многие приняли за переход на позиции смирения, религиозной веры и чуть не славянофильства. Известные круги буржуазной и дворянской критики по вполне понятным соображениям создали целую легенду о смиренном и чуть-чуть не «истинно-русском» Лермонтове. Над созданием этого мифа потрудились и А. Григорьев, и историк Ключевский, и Н. Котляревский, и др. П. Федоровский считал даже, что Л. предвосхитил проповедь Ф. М. Достоевского: «Смирись, гордый человек!» Н. Котляревский, Н. Бродский и др. усматривали в стихах Л. приближение к позициям славянофильства. «Бородино», «Песня про купца Калашникова», «Мцыри» в истолковании Федоровского, Котляревского и даже не устоявшего против традиции Рожкова проводят идеи религиозного смирения. Эта легенда должна быть разоблачена. Подчиняясь необходимости, зорко вглядываясь в действительность, ощущая бесплодность абстрактного идеала, Л. не стал апологетом «гнусной расейской действительности», не отказался от своих вольнолюбивых стремлений. Смысл произведений позднего Л. совершенно извращен творцами легенды о славянофильстве поэта. Подлинной идеей «Бородина» является не квасной патриотизм, а, по замечанию Белинского, - «жалоба на настоящее поколение, дремлющее в бездействии» («Да, были люди в наше время, / Не то, что нынешнее племя: / Богатыри - не вы!»). Еще нелепее говорить о смиренно-религиозной установке «Песни про купца Калашникова». Уже Белинский разглядел в ней «состояние духа поэта, недовольного современной действительностью и перенесшегося от нее в далекое прошедшее, чтобы там искать жизни, к-рой он не видит в настоящем». «И в Калашникове, - пишет Н. Коробка, - и в Кирибеевиче мы видим ту же сильную, могучую личность, развитие которой составляет ядро поэзии Л., и личность эта является в двух своих видоизменениях - насильника и протестанта против насилия, протестанта, образ к-рого нарисован не только более привлекательным, но и более величественным». Л. Н. Войтоловский слышит в поэме «крик ненависти к царю и опричине» и «укор против тех, кто не в силах постоять за себя, как... Калашников». Мятежную окраску поэмы резко подчеркивает и Луначарский.</p><p class="tab">Мотивы усталости, успокоения перед лицом природы ни в какой мере не определяют собой общей направленности творчества зрелого Л. Горькая молитва, являющаяся гневным вызовом богу («Благодарность», 1840), пламенный протест против гнета и гимн свободе («Мцыри», 1840), противопоставление мужественного обличителя общественных пороков самодовольству сытых («Пророк», 1841) - таковы характерные мотивы, вместе с мотивами «Героя нашего времени» и «Песни про купца Калашникова» определяющие творческое лицо Л. последних двух лет его жизни. И в фаталистическом «Валерике» (1841) мы находим впервые в русской поэзии будничную картину войны, сниженную и освобожденную от традиционной батальной бутафории, мы находим знаменитое восклицание: «...Жалкий человек. / Чего он хочет!.. небо ясно, / Под небом места много всем, / Но беспрестанно и напрасно / Один враждует он - зачем?» А в «Родине» (1841) Лермонтов провозглашает разрыв со всей идеологией официальной императорской России, отвергая такие святыни дворянского патриотизма, как «слава, купленная кровью», «полный гордого доверия покой» и даже «темной старины заветные преданья». Недаром «Родину» так высоко ценил вождь революционной демократии Н. А. Добролюбов. Таким образом переход от абстрактного идеала к действительности не означал для Л. разрыва с самой сущностью своих мятежных устремлений. Прав Боденштедт, говоря, что Л. «никогда не мог и не хотел дойти до такого примирения (как Пушкин - Г. Л.), потому что оно не могло быть полным, а половинных мер он не терпел».</p><p class="tab">Л. так и не сумел разрешить коренное противоречие идеала и действительности, не сумел найти в этой действительности реальную опору для конкретной борьбы во имя осуществления идеала. Это по существу и отметил Белинский, говоря, что в «Герое нашего времени» затронут «самый животрепещущий вопрос современности, для удовлетворительного решения которого нужен был великий перелом в жизни автора».</p><p class="tab">В чем должен был заключаться этот «великий перелом», можно уяснить, лишь остановившись на классовой природе творчества Л. Существует мнение, что Л. был выразителем заката старой дворянской аристократии. Еще Н. И. Коробка писал: «В лице Л. гордо умирала аристократическая культура Руси конца XVIII - начала XIX века, обреченная на гибель катастрофой 14-го декабря». В 1928 мнение Коробки было поддержано учеником Переверзева У. Фохтом, который видит в Л. «аристократа-реакционера 30-х гг.», а протест Л. определяет как «чисто реакционный во имя восстановления прошлого, а не творчества будущего, протест мелочной и бессильный», как «одно из проявлений помещичьей реакции, а не буржуазной революции». Эта точка зрения, противоречащая всем фактам литературной деятельности Л., непосредственно вытекает из антимарксистской, меньшевистской концепции русского исторического процесса, пропагандировавшейся В. Ф. Переверзевым и его школой.</p><p class="tab">Уже политические мотивы поэзии Л. отчетливо указывают на органическую близость поэта к тому социальному слою, из рядов к-рого рекрутировались основные кадры декабристского движения, т. е. обуржуазившемуся слою среднепоместного дворянства. Но на творчестве Л. лежит печать очень значительного деклассирования. Весьма характерно, что у Л. мы почти не находим усадебных мотивов, удельный вес к-рых так велик хотя бы в «Евгении Онегине» и лирике Пушкина. Если образ родной усадьбы и мелькает на миг в поэзии Л., то только как мечта, уносящая от ненавистного аристократического общества («1-е января»).</p><p class="tab">Жажда реальной борьбы во имя осуществления идеалов требовала для реализации своей выхода за пределы дворянства, потому что призрак народного восстания навсегда убил способность даже обуржуазившегося дворянства к революционным действиям, убил при первом же серьезном испытании 1825. Лермонтов смутно чувствовал это и делал первые неверные шаги в этом направлении. «Родина» была уже серьезным прорывом за пределы дворянской России навстречу России народной, демократической. Но окончательно порвать со своим классом Л. не смог. С одной стороны, как ни презирал Л. дворянскую среду, она все же сумела наложить на него очень сильный отпечаток. С другой стороны, та общественная сила, к-рая двумя десятилетиями позднее выступила в качестве авангарда революционной мелкобуржуазной демократии, - разночинная интеллигенция, - во времена Лермонтова еще не оформилась, не осознала себя, ярким свидетельством чего являлись мучительные метания коренного разночинца Белинского.</p><p class="tab">Дворянская ограниченность сплошь и рядом накладывает свой отпечаток на вольнолюбивые стремления Л. В одном из самых мятежных произведений молодого Л., «Вадиме», пугачевщина трактуется лишь как орудие личной мести обиженного дворянина Вадима: «Бог потрясает целый народ для нашего мщения». Возглавивший в целях удовлетворения личной вражды крестьянское восстание Вадим презирает за это самого себя и еще больше презирает повстанцев. Не имея уже ощущения реальной связи с усадьбой, Л. все же поэтизирует в мечтах образ последней. В гневном стихотворении «1-е января» (1840), клеймя светское общество - «образы бездушные людей, приличьем стянутые маски» - и выражая горячее желание «Смутить веселость их / И дерзко бросить им в глаза железный стих, / Облитый горечью и злостью», Л. летит памятью к недавней старине и видит себя ребенком в родных местах - у высокого барского дома, в саду с разрушенной теплицей. Протестант и бунтарь, Л. не сумел все же подняться до такого отношения к родной усадьбе, которое было выражено позднее в знаменитой «Родине» Н. А. Некрасова, окончательно порвавшего с дворянством. Для Л. образ родного имения, хотя и превратившийся в отвлеченное воспоминание, сохранил свою привлекательность. Стремление Л. прорваться за пределы дворянства выразилось и в творческом интересе к образу разночинца. Очень любопытен эскиз чиновника Красинского («Княгиня Лиговская», 1836). Красинский ощущает себя тружеником. Вот его ответ княгине: «Ваш удел - забавы, роскошь, а наш - труд и заботы; оно так и следует; если б не мы, кто бы стал трудиться». В Красинском характерно обостренное чувство ущемленного личного достоинства. Но разночинные образы у Л. остаются все же на периферии творчества.</p><p class="tab">Неприятием Л. окружающей действительности и одиночеством, обусловившими субъективистскую окраску творчества Л., определяются его формальные особенности. Отсюда в драмах Л. ударение не столько на развертывании действия или углубленной характеристике различных персонажей, сколько на страстных, патетических излияниях главного героя. Драмы Лермонтова - драмы «монологического» (Б. М. Эйхенбаум) типа. В драмах Л., по замечанию В. М. Фишера, «очевидно, что автор интересуется одним действующим лицом, остальные - бледные атрибуты главного, не живущие самостоятельной жизнью». Те же черты отличают и поэмы Л.: и в них повествование и характеристика всей массы персонажей оттеснены бурными излияниями главного героя; и поэмы Л. - поэмы монологического типа. Сходная судьба постигла под пером Л. и балладу, в которой элементы лирической экспрессии и патетики оттеснили повествовательный элемент. Позиция одинокого протестанта, рвущего с ненавистной действительностью, определила характерные особенности лермонтовских жанров.</p><p class="tab">Эта позиция выразилась и во всей системе изобразительных средств Л. Белинский находил в поэзии Л. «один недостаток: это иногда неясность образов и неточность в выражении». Но оба эти недостатка неразрывно связаны со всеми достоинствами поэта. Неумение разрешить мучительные противоречия, страстные искания и отсутствие ответа на вопросы, жажда героического действия и невозможность ее утоления - все это находило выход во взволнованных излияниях, в бурных, но не до конца проясненных порывах, и в этих излияниях важна была основная впечатляющая окраска речевого потока. Этот взволнованно-патетический тон достигался, в частности, как отмечено рядом исследователей, широким применением антитезы, оксиморона, контрастных эпитетов: «Клянусь я первым днем творенья, / Клянусь его последним днем, / Клянусь позором преступленья / И вечной правды торжеством», «Теплой заступнице мира холодного», «В них слезы разлуки, в них трепет свиданья», «Прекрасна, как ангел небесный, / Как демон коварна и зла» и т. д. и т. п. Ту же функцию выполняет склонность Л. к ярким тонам, резким краскам и нелюбовь к полутонам, полусвету, полумраку, нюансам. Лермонтовский пейзаж насквозь лиричен, картины природы насыщены страстью и движением и служат обыкновенно проекцией человеческих переживаний (тучи символизируют бесприютного странника; дубовый листок символизирует одинокого страдальца; утес - мрачного гиганта, потрясенного мимолетной лаской юности).</p><p class="tab">Это преобладание взволнованного монолога естественно вело к разработке ораторской стиховой интонации. Если у Пушкина ораторская интонация, появляясь время от времени, оставалась явно на периферии творчества, то у Л. эта интонация играет огромную роль. Чередование риторических вопросов и восклицаний, обилие то гневных и обличительных, то восторженных, то грустных обращений, частые смены голосовых тембров - таково словесное выражение лермонтовского ораторского строя. Приближение Лермонтова к действительности, порывы его за пределы родного класса сказались и на ораторской лирике поэта. Если у Пушкина ораторская лирика неизбежно облекалась в античные мифологические и славянские архаические доспехи, если античная и славянская бутафория культивировалась яркими представителями гражданской поэзии 20-х годов - К. Ф. Рылеевым, П. Катениным, В. Кюхельбекером, - то Л. преодолел эту традицию и в значительной степени опростил свою ораторскую лирику, освободив ее от архаического и мифологического груза.</p><p class="tab">Приближение к действительности не могло не смягчить крайностей субъективизма, не могло не усилить удельного веса объективных элементов в творчестве Л. С другой стороны, налет своеобразного фатализма не мог не ослабить риторической напряженности. Попытки прорваться за границы дворянства не могли не порождать тенденции снижения и опрощения стиля. Так. обр. в творчестве позднего Л. намечаются значительные сдвиги, влияющие и на формальные особенности. В стихотворном эпосе этот путь был подготовлен порнографическими поэмами юнкерских лет («Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша»), навеянными бесшабашной средой, но характерными зоркостью к бытовым деталям. Разительный контраст с романтическими поэмами первого периода представляют сатирические бытовые поэмы более позднего времени: «Сашка» (1836) и «Казначейша» (1837).</p><p class="tab">В лирике все большую и большую роль начинают играть специфически-разговорные интонации, будничные и «прозаические» обороты и слова. В таком эмоционально-насыщенном стихотворении, как «И скучно, и грустно» (1840), мы встречаем подчеркнуто-«прозаические» обороты: «Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?.. Любить... но кого же?.. На время - не стоит труда... И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг...» Блистательный образец разговорного сниженного стихового строя дан в стихотворении того же года «Завещание»: «Поедешь скоро ты домой: / Смотри ж... Да что? моей судьбой / Сказать по правде, очень / Никто не озабочен... / Соседка есть у них одна... как вспомнишь, как давно / Расстались!.. Обо мне она / Не спросит... все равно, / Ты расскажи всю правду ей...» Это внедрение разговорности в стих выразилось и в изменении поэтического синтаксиса. «Звуковая сторона речи Л., - отмечает В. Фишер, - обнаруживает в первом периоде склонность к периодической речи, венцом к-рой является стих. «Когда волнуется желтеющая нива», во втором - склонность к отрывистой речи, которой написан «Валерик».</p><p class="tab">«Герой нашего времени» так же резко отличается от ранних прозаических опытов Л., как «Завещание» или «Валерик» - от ранней лирики. Риторический, экспрессивный, доходящий до ходульности и манерности словесный строй «Вадима» уступил в «Герое нашего времени» место разговорной простоте. Фантастические образы «неистовой школы» сменились глубоко-жизненными типами современности. Неразрешенность коренного противоречия, отсутствие реального поприща для конкретного действия, бесприютность одинокого протестанта - все это при переходе на реалистические рельсы не могло не выразиться в гипертрофии психологического анализа. Этим обусловлены особенности жанра «Героя нашего времени»: цикл психологических новелл, рассказываемых от первого лица и объединенных общностью главного персонажа.</p><p class="tab">Творчество Л. было сконцентрированным выражением всех мучительных противоречий, разрывавших сознание немногочисленных передовых представителей дворянской интеллигенции 30-х гг., воспринявшей революционные традиции 20-х гг. Л. не застал уже недолговечной революционности обуржуазившегося среднего дворянства и умер, не дождавшись выступления революционной мелкобуржуазной демократии. Основное противоречие творчества Л. так и осталось неразрешенным. Сделав первые шаги в сторону разрыва с дворянством и сближения с демократической Россией, Л. не успел пойти дальше этих первых шагов. Значительно дальше него пошел по этому пути Н. П. Огарев. А Н. А. Некрасов совершил то, что не удалось Л. и в меньшей степени удалось Огареву, - порвал с дворянством и перешел на точку зрения мелкобуржуазной революционной демократии. Творчество Л. так. обр. - гениальный памятник перехода от поэзии обуржуазившегося дворянства (Пушкин) к поэзии мелкобуржуазной демократии (Некрасов). Как выразитель переходной полосы Лермонтов, естественно, не мог создать школу.</p><p class="tab">Оценки Л. в критике разноречивы, отражая противоречия интересов классовых групп, которые представлялись тем или иным истолкователем Л. Критики реакционных и консервативных классов резко осуждали мятежную и протестантскую установку поэзии Л. и всячески подчеркивали фаталистические мотивы, истолковывая их как признак смирения. Так, на С. Шевырева («Москвитянин», 1841) «тягостное впечатление» произвели «И скучно и грустно» и «в особенности эта черная, траурная, эта роковая Дума ». Шевырев рекомендовал поэту сжигать «то, в чем выражаются припадки какого-то странного недуга, омрачающего свет... ясной мысли». А. Никитенко («Сын отечества», 1841) советовал музе Л. отбросить такие произведения, как «1-е января», «И скучно и грустно», «Благодарность». Мятежные мотивы Л. резко осудил и А. Григорьев. Позднее на них же обрушился идеалист и мистик-философ В. Соловьев. Тоньше обошелся с Лермонтовым Д. Мережковский, попытавшийся самый мятеж Лермонтова перенести на религиозную почву. По мнению Мережковского, источник лермонтовского бунта не эмпирический, а метафизический. В этом бунте, по Мережковскому, есть какая-то религиозная святыня. Это лицемерное «признание» лермонтовского мятежа - худший вид контрреволюционного извращения образа Лермонтова.</p><p class="tab">Критика радикального лагеря обычно выдвигала на первый план как-раз бунтарские мотивы и зародыши народнических настроений в поэзии Л. Таково отношение к Л. Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Н. К. Михайловского, вплоть до эпигонов народничества - Иванова-Разумника. Исключение составляют тут писаревцы, устами В. Зайцева резко «заклеймившие» в Л. мелочного поэта «юнкеров и золотушных помещичьих дочек».</p><p class="tab">Марксистское изучение Л., объясняющее сложное диалектическое единство его творчества, только начинается. Пока мы имеем лишь отдельные эскизы, к тому же зачастую обессиленные ошибочной методологической позицией исследователей.</p><p class="tab">Образ Л. неоднократно привлекал внимание беллетристов. Еще при жизни Л. появился роман графа В. А. Соллогуба «Большой свет», в к-ром Л. выведен под именем Леонина. Это - грязный пасквиль на поэта, месть светской аристократии Л. за его презрение к аристократическому обществу. В 1928-1929 появился целый ряд рассказов, романов и повестей о Л.; «Поэт и чернь» С. А. Сергеева-Ценского, «Штосс и жизнь» Б. А. Пильняка, «Тринадцатая повесть» Павленко, «Бегство пленных, или история страдания и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Юрьевича Лермонтова» К. Большакова и др. В большинстве этих произведений житейский Л. - светский проказник - вытеснил настоящего Л. - мыслителя и поэта, а разрыв поэта и общества опоэтизирован как вечная категория. По существу большинство этих повестей о Л., не давая исторически верного образа поэта, своим культом социального отщепенства выражают настроения социальных групп, враждебных диктатуре пролетариата или отчужденных от нее. Историко-материалистическое художественное восприизведение образа Л. - дело будущего.</p><p class="tab"></p><p class="tab"><span><b>Библиография:</b></span></p><p class="tab"><b>I.</b> Сочин., 2 тт., изд. Смирдина, СПБ, 1847; Сочин., изд. Глазунова, СПБ, 1852 (изд. 2-е, 1856); Собр. сочин., Под редакцией С. С. Дудышкина (проверенное по рукописям и восстановившее ряд цензурных пропусков), 2 тт., СПБ, 1860; Собр. сочин., Под редакцией П. А. Висковатова, 6 тт., изд. Рихтера, М., 1889-1891; Полное собр. сочин. Лермонтова, Под редакцией А. И. Введенского, СПБ, 1903; Полное собр. сочин., Под редакцией Д. Абрамовича, 5 тт., изд. Акад. наук, СПБ, 1910-1913; Иллюстрированное полное собр. сочин., Под редакцией В. Каллаша, 6 тт., М., 1914-1916 (сюда вошел ряд статей критич. и мемуарного характера); Полное собр. сочин., Под редакцией К. Халабаева и Б. Эйхенбаума, в 1 т., Гиз, 1926 (по полноте материала и тщательности выверки текста наиболее удовлетворительное, есть повторные изд.).</p><p class="tab"><b>II.</b> Биографическая литература: Собр. сочин. Лермонтова, Под редакцией Висковатова, т. VI; Собр. сочин. Лермонтова, изд. Академии наук, т. V; Щеголев П. Е., Книга о Лермонтове, 2 тт., Л., 1922 (там же перечень биографической литературы). Хрестоматийные сборники критической литературы: Зелинский В., Русская критическая литература о произведениях М. Ю. Лермонтова, 2 тт., изд. 3-е, М., 1913-1914; Покровский В., М. Ю. Лермонтов, изд. 5-е, М., 1916; «М. Ю. Лермонтов», Библиотека писателей для школы и юношества, Под редакцией Е. Ф. Никитиной, М., 1930. Основные критические статьи: Белинский В., Полное собрание сочин., Под редакцией С. А. Венгерова, тт. V и VI, СПБ, 1901; Коробка Н., Личность в русском обществе и литературе нач. XIX в., СПБ, 1903; Чернышевский Н., Очерки гоголевского периода русской литературы, Полное собрание сочинений, т. II, СПБ, 1905; Ключевский В. О., Грусть, в его сборн. «Очерки и речи», М., 1913; Соловьев Влад., Собр. сочин., т. VIII, изд. 2-е, СПБ, 1913; Григорьев Ап., Собрание сочин., Под редакцией В. Ф. Саводника, вып. VII, М., 1915; Дурылин С., Академический Лермонтов и лермонтовская поэтика, «Труды и дни», М., 1916, VIII; Киселев Н. И., Метрические заметки к Лермонтову, там же; Рожков Н., Тридцатые годы, «Современный мир», 1916, XII; Якубинский Л. П., Осуществление звукового единообразия в творчестве Лермонтова, «Сборник по теории поэтического языка», вып. II, П., 1917; Плеханов Г. В., Герцен и крепостное право, Собр. сочин., т. XXIII, М. - Л., 1926; Луначарский А., Лермонтов как революционер, «Комсомольская правда», 1926; Фохт У., «Демон» Лермонтова как явление стиля, сборн. «Литературоведение», Под редакцией В. Ф. Переверзева, Москва, 1928; Его же, Лермонтов в современной беллетристике, «Печать и революция», 1929, IX. Монографии и сборники: Овсянико-Куликовский Д., Лермонтов, Петроград, 1914; «Венок М. Ю. Лермонтову», М., 1914 (статьи П. Сакулина, Н. Бродского, В. Фишера и др.); Котляревский Н., Лермонтов, издание 5-е, П., 1915; Эйхенбаум Б., Лермонтов, Гиз, Л., 1924; Шувалов С., М. Ю. Лермонтов, Гиз, М. - Л., 1927. Характеристики в общих курсах истории литературы: Соловьев Е. (Андреевич), Очерки по истории русской литературы XIX века, издание 4-е, М., 1923; Войтоловский Л., История русской литературы XIX и XX вв., ч. 1, изд. 3-е, Гиз, М., 1928; Горбачев Г., Капитализм и русская литература, изд. 3-е, Гиз, Л., 1930.</p><p class="tab"><b>III.</b> Собр. сочин. Лермонтова, Под редакцией Висковатова, т. III. Библиографический указатель, сост. Н. Н. Буковским; Полное собр. сочин. Лермонтова, изд. Академии наук, т. V; Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, М. - Л., 1928; Мандельштам Р., Художественная литература в оценке русской марксистской критики, Под редакцией Н. К. Пиксанова, изд. 4-е, Гиз, Москва - Ленинград, 1928. </p>... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

Михаил Юрьевич [1814—1841]— поэт. Сын аристократки, вышедшей против воли родных замуж за бедного дворянина — армейского «капитана в отставке». Мать Л. умерла в 1817, отец по бедности мог доставить ребенку лишь скромное воспитание. И бабушка Л. по матери — Арсеньева — взяла мальчика к себе с условием воспитывать его до возмужалости и во всем советоваться с отцом. Однако гордая аристократка, горячо любя внука и неусыпно заботясь о нем до конца, приняла все меры к разлучению ребенка с отцом, которого презрительно третировала вся родовитая родня матери поэта. В этой семейной драме, наложившей отпечаток на психологию поэта, отражается социальный конфликт крепостнической дворянской знати и деклассирующихся слоев дворянства, опускавшихся в ряды непривилегированных классов. Проведя детство в поместьи бабушки Тарханы, Л. в 1828 поступает в московский «Благородный университетский пансион», где между прочим сотрудничает в школьном журнале, а с 1830 числится студентом «нравственно-политического отделения», а потом «словесного» Иллюстрация: С автопортрета  отделения Московского университета. Покинув в 1832 университет из-за какого-то конфликта с профессором, Л. поступает в петергофскую «школу гвардейских подпрапорщиков», откуда в 1834 был выпущен в корнеты лейб-гвардии гусарского полка. «Насмешливый, едкий, ловкий, вместе с тем полный ума самого блестящего, богатый, независимый, — вспоминает о Лермонтове поэтесса Растопчина, — он сделался душою общества молодых людей высшего круга; он был запевалой в беседах, в удовольствиях, в кутежах». Однако дворянская знать давала Л. чувствовать его неродовитость, и с большим трудом поэт завоевывал положение равного в аристократическом свете. «Было время, — писал он впоследствии к Лопухиной, — когда я, как новичок, искал доступа в это общество, аристократические двери были для меня заперты». В 1835 в «Библиотеке для чтения» без ведома автора появилось первое печатное произведение Лермонтова «Хаджи-абрек», но всеобщее внимание Л. привлек в 1837 знаменитым стихотворением на смерть Пушкина, широко распространившимся в списках. «Навряд ли, — вспоминает В. В. Стасов, — когда-нибудь еще в России стихи производили такое громадное и повсеместное впечатление». Экземпляр этого стихотворения был прислан Николаю I с надписью анонимного доносчика: «воззвание к революции». Лермонтов был арестован и царским приказом переведен в драгунский полк, расположенный на Кавказе, с предписанием выехать в 48 часов. Благодаря усиленным хлопотам бабушки, через 8 месяцев Л. вернули в гвардию — в Новгород, а еще через полгода — в Петербург. По сообщению М. Лонгинова, Л. «был очень плохой служака, в смысле фронтовика и исполнителя всех мелочных подробностей в обмундировании и исполнения обязанностей тогдашнего гвардейского офицера», и «частенько сиживал в Царском Селе на гауптвахте». Зато в эти годы блестяще развертывается литературная деятельность Л. В 1838 в «Лит-ом прибавлении к Русскому инвалиду» появляется «Песнь про купца Калашникова», в 1839—1840 в «Отечественных записках» печатается «Герой нашего времени», в 1840 Л. выпускает 2 книги: «Стихотворения» и отдельное издание «Героя нашего времени». В. Г. Белинский в статье о «Герое нашего времени» [1840 [ называет Лермонтова «новым ярким светилом» и «звездою первой величины». Но дуэль с сыном французского посланника де Барантом весной 1840 навлекла на Л. новые репрессии. Л. был арестован. Между прочим в ордонансгаузе (месте заключения) поэта посетил Белинский. Великий критик и поэт встречались и раньше, но склонность Л. прикрываться маской светского болтуна не допускала сближения. В это же свидание поэт и критик нашли общий язык. Вернувшись от Л., Белинский рассказывал И. И. Панаеву: «Первый раз я видел этого человека настоящим человеком... Лицо его приняло натуральное выражение, он был в эту минуту самим собой... В словах его  было столько истины, глубины и простоты. Я в первый раз видел настоящего Л., каким я всегда желал его видеть». В письме к Боткину, сообщая об этом свидании с Лермонтовым, Белинский писал: «Глубокий и могучий дух!.. О, это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура!.. Я с ним спорил, и мне отрадно было видеть в его рассудочном охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого». Иллюстрация: Казбич похищает Бэлу (гравюра В. Масютина из немецкого  изд. «Героя нашего времени», Мюнхен, 1922) На заключение следственной комиссии по делу о дуэли Л. Николай I наложил резолюцию: «Перевесть в Тенгинский пехотный полк... исполнить сигодниже» (орфография подлинника — Г. Л.). В июне 1840 Л. был уже в кавказской армии в отряде генерала Галафеева. За ряд смелых боевых действий военное начальство представило Л. к ордену, но «государь император, по рассмотрении доставленного о сем офицере списка, не изволил изъявить монаршего соизволения на испрашиваемую ему награду. При сем его величество, заметив, что поручик Л. при своем полку не находился, но был употреблен в экспедиции с особо порученною ему казачьею командой, повелеть соизволил... о подтверждении, дабы поручик Л. непременно состоял налицо во фронте, и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку».  В феврале 1841 Л. приехал в отпуск в Петербург в надежде добиться отставки и целиком отдаться лит-ому труду. Л. делится со знакомыми литераторами планами издания лит-ого журнала. Но правительство в отставке отказало и приказало поэту немедленно вернуться на Кавказ. В начале мая Л. выехал назад, к месту ссылки, но по дороге в армию под предлогом болезни задержался в Пятигорске. Насмешки Л. над одним из старых знакомых — франтиком и сердцеедом Мартыновым — привели к ссоре. Ссора эта была раздута аристократическими недругами поэта, отдыхавшими в Пятигорске. Последовала дуэль, закончившаяся смертью поэта. По словам кн. Васильчикова, секунданта убийцы Л., высшее петербургское общество встретило весть о гибели поэта отзывом: «Туда ему и дорога...» Л. принадлежал к поколению, в отрочестве пережившему декабрьские дни 1825, к поколению, цвет которого, по выражению Герцена, был пробужден пушками Сенатской площади. Были каналы, через которые всплески декабристского движения доходили до Л. Родственник Л., в имении которого поэт проводил свои вакации, находился в свое время в близких отношениях с К. Ф. Рылеевым. Стихотворение Л. «К *** [Пушкину» свидетельствует о знакомстве поэта с нелегальными «вольными» стихами Пушкина. Существуют разные версии относительно политических «вольных» мотивов поэзии Л. Г. В. Плеханов считал, что Лермонтов «в своей ранней юности имел много свободолюбивых стремлений», но что эти стремления «остались неразвитыми и впоследствии, повидимому, совсем заглохли». Е. Соловьев (Андреевич), наоборот, полагал, что «смерть Пушкина создала Л.» и что «реальные мотивы неудовлетворенной мести и грозного негодования начинают звучать у него лишь после катастрофы 1837 г.». Обе эти версии опровергаются фактами. Уже в стихотворении «Портреты» [1829]Лермонтов называет себя «свободы другом», а в другом стихотворении того же года со скорбью восклицает о своей отчизне: «Там стонет человек от рабства и цепей...» 1830 ознаменован бурным взрывом революционных мотивов. В этом году написаны: драма «Испанцы», проникнутая пламенным протестом против сословного и религиозного неравенства; поэма «Последний сын вольности», разрабатывающая традиционную для либеральной и радикальной поэзии конца XVIII — начала XIX вв. тему легендарного новгородского бунтаря Вадима и ярко выражающая настроения революционных элементов в дни торжества реакции; два стихотворения, восторженно приветствующие июльскую революцию во Франции, с энтузиазмом рисующие баррикадные бои в Париже и напоминающие, что «есть суд земной и для царей»; стихотворение «К ***», упрекающее Пушкина за примирение с правительством; стихотворение «Новгород», грозящее гибелью «тирану» Аракчееву; наконец «Предсказание» — туманное, но суровое пророчество  о «черном годе», «когда царей корона упадет». В 1831 Л. пишет драму «Странный человек», содержащую в себе резкий протест против крепостного права (сц. V) и во многом перекликающуюся с юношеской драмой В. Г. Белинского. Таким образом вопреки Е. Соловьеву яркие революционные мотивы звучали в поэзии Л. задолго до убийства Пушкина. Но неправ и Плеханов, полагая, что впоследствии эти мотивы заглохли. В 1838 в знаменитой «Думе» Лермонтов упрекал современников и за то, что они — «перед властию презренные рабы» (строчка, не пропущенная в свое время цензурой). И в год смерти в прославленном прощании с отчизной Л. беспощадно заклеймил «немытую Россию — страну рабов, страну господ». Это предсмертное восьмистрочие — оглушительная пощечина империи Николая I. Таким образом мотивы ненависти к самодержавно-крепостническому строю, мотивы политического свободолюбия проходят через поэзию Л. на всем протяжении его деятельности. К тому же несколько ярко-революционных стихотворений Л., дошедших до нас только в немецком переводе Боденштедта, свидетельствуют, что сохранившееся лит-ое наследство Л. далеко не покрывает его «вольного» творчества. Луначарский имел все основания назвать Л. «последним и глубоко искренним эхом декабрьских настроений». Если Л. и не обладал стройной продуманной политической программой, то несомненно он сохранил унаследованные от декабристского движения буржуазно-демократические революционные устремления и настроения. Положение немногочисленных представителей дворянской интеллигенции 30-х гг., оставшихся верными буржуазно-демократическим взглядам или настроениям декабристов, было трагично. Дворянская революционность была убита в 1825 не только пушками крепостнической диктатуры, но и еще (если не главным образом) страхом перед призраком новой пугачевщины. Революционность разночинцев созрела двумя десятилетиями позднее. Революционно настроенные одиночки, не заставшие первой и последней попытки обуржуазившихся дворян прибегнуть к оружию революционного действия и не дождавшиеся революционного выступления разночинцев-шестидесятников, изнемогали в исканиях какой-нибудь реальной опоры для своих идеалов. Противоречия идеалов и действительности — центральное противоречие над разрешением которого бились и Бакунин, и Герцен, и Огарев, и Белинский. Именно для разрешения этого противоречия привлекались Шеллинг, Гегель и Фейербах, Сен-Симон, Фурье и Луи Блан. Колебания между уходом в мир абстрактного идеала и примирением с глубоко враждебной действительностью знаменовали собой путь поисков конкретного идеала. Этим путем — от принесения действительности в жертву идеалу, через принесение идеала в жертву действительности, к выведению идеала из  самой действительности — шел мятущийся «неистовый Виссарион» — Белинский. В образах Л. выразились сходные искания. Сходные — конечно не значит идентичные. Плебейские корни разночинца Белинского и барские корни дворянина Лермонтова — далеко не одно и то же. Но на данном переходном этапе искания разночинца Белинского, с трудом высвобождавшегося из-под власти либерально-дворянских влияний, и дворянина Лермонтова, вступающего на путь разрыва со своим классом, были близки друг другу. Недаром Белинский считал «глубокость и разнообразие идей, необъятность содержания» — «родовыми характеристическими приметами поэзии Лермонтова». Противоречие идеала и действительности — основное, движущее противоречие всего творчества Л. В переводе на язык образов это противоречие обнаруживается, в частности, как антитеза неба и земли. Как Белинский в первый период деятельности, Лермонтов начинает с отказа от действительности во имя идеала, с отказа от земли во имя неба. Как «младая душа» в стихотворении «Ангел», юный поэт томился на свете, «и звуков небес заменить не могли... скучные песни земли». В другом стихотворении того же 1831 поэт восклицал: «Тем я несчастлив, / Добрые люди, что звезды и небо / — Звезды и небо, — а я человек». Этот разрыв с землей во имя неба, с действительностью во имя идеала и породил в поэзии молодого Л. тягу к фантастике и экзотике. Образы гордых, могучих героев, титанических страстей на фоне яркой, необычайной — экзотической или фантастической — обстановки были художественным выражением этого разрыва. Но опять-таки, подобно Белинскому, Л. не мог удовлетвориться этим уходом в мир абстрактного идеала, в царство отвлеченной фантазии. В стихотворении «Молитва» [1829]читаем: «Не обвиняй меня, всесильный, / И не карай меня, молю, / За то, что мрак земли могильной / С ее страстями я люблю». В стихотворении «Земля и небо» [1831]говорится: «Как землю нам больше небес не любить / Нам небесное счастье темно; / Хоть счастье земное и меньше в сто раз, / Но мы знаем, какое оно». И позднее, в 1840, Л. вкладывает в уста мертвеца признание: «Что мне сиянье божьей власти / И рай святой / Я перенес земные страсти / Туда с собой». Еще Михайловский в числе основных и неизменных идей поэзии Л. отметил идею необходимости превратить стремление в действие, согласовать мысль и чувство с делом. Эта центральная идея с полной четкостью сформулирована уже в стихотворении «Монолог» [1829: «К чему глубокие познанья, жажда славы, / Талант и пылкая любовь свободы, / Когда мы их употребить не можем». Двумя годами позже поэт восклицал: «Так жизнь скучна, когда боренья нет. / В минувшее проникнув, различить / В ней мало дел мы можем, в цвете лет / Она души не будет веселить. / Мне нужно действовать, я каждый день / Бессмертным  сделать бы желал, как тень / Великого героя, и понять / Я не могу, что значит отдыхать». И поэзию свою Лермонтов хотел сделать могучим орудием общественного воздействия. Стихотворение «Поэт» [1838]— замечательный художественный манифест активной гражданской поэзии — поэзии, воспламеняющей бойца для битвы, нужной толпе, звучащей, «как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных». Но это же стихотворение исполнено горечи и скорби по поводу современного автору состояния поэзии, «свое утратившей назначенье» и безмерно далекой от нарисованного Л. величественного образа поэта-вождя и народного трибуна. Полный свободолюбивых устремлений и жажды великого дела Л. был окружен реакционным дворянским обществом. Гневные, презрительные, бичующие строки посвятил Л. высшему свету — «надменному, глупому свету», «важному шуту» [1830, «свету завистливому и душному для сердца вольного и пламенных страстей» [1837, «ледяному, беспощадному свету» [1840. Чем яростнее язвил Лермонтов светскую челядь, тем острее ощущал он свое глубокое одиночество. Одиночество — один из центральных мотивов поэта: «Остался я один — / Как замка мрачного, пустого / Ничтожный властелин» [1830, «Одинок я — нет отрады» [1837, «И некому руку подать / В минуту душевной невзгоды» [1840, «Один и без цели по свету ношуся давно я» [1841]и т. д. и т. п. Иллюстрация: Черновая рукопись стихов Лермонтова «Не смейся над моей  пророческой тоской» Это гордое одиночество среди презираемого света породнило Л. с поэзией Байрона. Очень обильная литература о западных влияниях в поэзии Л., к сожалению, совершенно не интересовалась установлением социологической закономерности этих влияний. Обращаясь к сокровищнице европейской литературы, Л. опирался на творческий опыт лишь тех художников, которые в той или иной степени, в том или ином отношении были ему социально родственны и — в меру этой родственности. Так, используя при создании своей антиклерикальной драмы «Испанцы» опыт боевых художников третьего сословия — Лессинга  и Шиллера, Л. воспринял у Шиллера только мятежную, но не эстетически-созерцательную струю его творчества. И титанический индивидуализм Байрона — трагического певца разбитой революции — понадобился Л. как опора для разработки своего выстраданного мотива гордого одиночества, порожденного изолированностью немногочисленных наследников освободительных идей в окружении реакционного общества. Но гордое одиночество, допускавшее уход в царство отвлеченного идеала, как-раз не оставляло путей для того активного действования, которого жаждал поэт. Отсюда — не любование своей блестящей изолированностью, а, наоборот, томление одиночеством, глубокая неудовлетворенность им. Н. П. Дашкевич, добросовестно сопоставивший «Демона» Л. со множеством произведений европейской литературы на ту же тему, отмечает, что «весьма яркое раскрытие муки демонизма и составляет то новое, что внес Лермонтов в тему, над к-рой работало столько веков». Действительно Л. вложил в уста своего «Демона» трагическое признание: «О, если б ты могла понять, / Какое горькое томленье / Всю жизнь, — века без разделенья / И наслаждаться и страдать, / За зло похвал не ожидать, / Ни за добро вознагражденья; / Жить для себя, скучать собой / И этой вечною борьбой / Без торжества, без примиренья...» Это трагическое одиночество, эта жажда действия при отсутствии возможности утолить ее нашли себе чрезвычайно яркое выражение в образе Печорина («Герой нашего времени»). Печорин чувствует себя способным к великому поприщу: «Пробегаю в памяти все мое прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил для какой цели я родился.. А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные». Однако он разменивает эти необъятные силы на пустяки. Реакционная критика яростно набросилась на образ Печорина. Эстет и реакционер С. Шевырев заклеймил Печорина как живого мертвеца, эгоиста, пигмея зла и доказывал, что «Печорин есть один только призрак, отброшенный на нас Западом». Совершенно иначе отнесся к этому образу Белинский, увидевший в Печорине «силу духа и могущество воли»: «В самых пороках его проблескивает что-то великое», «его заблуждения, как ни страшны они, острые болезни в молодом теле, укрепляющие его на долгую и здоровую жизнь». Белинский подметил основные противоречия образа — «противоречие между глубокостью натуры и жалкостью действия одного и того же человека», — объяснил это противоречие «переходным состоянием духа, в котором для человека все старое разрушено, а нового еще нет, и в котором  человек есть только возможность чего-то действительного в будущем и совершенный призрак в настоящем». Глубина и меткость этого анализа подтверждаются позднейшими работами. Присоединившись к оценке Печорина Белинским, Н. Рожков отметил в этом образе «задатки общественного деятеля». Д. Овсянико-Куликовский считал, что Печорина «всего лучше удовлетворила бы... живая и осмысленная общественная деятельность» и что за ее отсутствием «ему психологически необходимо было создать себе некоторый суррогат деятельности». Вот откуда беспрерывные метанья Печорина и трата сил на мелкие интриги и приключения. В отличие хотя бы от героев И. С. Тургенева, Печорину чужда внутренняя неспособность к действию, у него размышление не парализовало воли, его мука — не в гамлетизме, а в отсутствии арены для применения своих сил. Глубоко страдая от одиночества, не будучи в состоянии удовлетвориться уходом в мир фантазии, Л., подобно Белинскому, искал перехода от отвлеченного идеала к действительности. Примерно в 1840 достаточно отчетливо обозначается попытка войти в гущу действительности, слиться с ней. Однако он пришел к настроениям своеобразного фатализма: «Судьбе, как турок иль татарин /, За все я равно благодарен; / У бога счастья не прошу / И молча зло переношу» («Валерик», 1840). Этот фатализм многие приняли за переход на позиции смирения, религиозной веры и чуть не славянофильства. Известные круги буржуазной и дворянской критики по вполне понятным соображениям создали целую легенду о смиренном и чуть-чуть не «истинно-русском» Лермонтове. Над созданием этого мифа потрудились и А. Григорьев, и историк Ключевский, и Н. Котляревский, и др. П. Федоровский считал даже, что Л. предвосхитил проповедь Ф. М. Достоевского: «Смирись, гордый человек!» Н. Котляревский, Н. Бродский и др. усматривали в стихах Л. приближение к позициям славянофильства. «Бородино», «Песня про купца Калашникова», «Мцыри» в истолковании Федоровского, Котляревского и даже не устоявшего против традиции Рожкова проводят идеи религиозного смирения. Эта легенда должна быть разоблачена. Подчиняясь необходимости, зорко вглядываясь в действительность, ощущая бесплодность абстрактного идеала, Л. не стал апологетом «гнусной расейской действительности», не отказался от своих вольнолюбивых стремлений. Смысл произведений позднего Л. совершенно извращен творцами легенды о славянофильстве поэта. Подлинной идеей «Бородина» является не квасной патриотизм, а, по замечанию Белинского, — «жалоба на настоящее поколение, дремлющее в бездействии» («Да, были люди в наше время, / Не то, что нынешнее племя: / Богатыри — не вы!»). Еще нелепее говорить о смиренно-религиозной установке «Песни про купца Калашникова». Уже Белинский разглядел в ней «состояние духа  поэта, недовольного современной действительностью и перенесшегося от нее в далекое прошедшее, чтобы там искать жизни, к-рой он не видит в настоящем». «И в Калашникове, — пишет Н. Коробка, — и в Кирибеевиче мы видим ту же сильную, могучую личность, развитие которой составляет ядро поэзии Л., и личность эта является в двух своих видоизменениях — насильника и протестанта против насилия, протестанта, образ к-рого нарисован не только более привлекательным, но и более величественным». Л. Н. Войтоловский слышит в поэме «крик ненависти к царю и опричине» и «укор против тех, кто не в силах постоять за себя, как... Калашников». Мятежную окраску поэмы резко подчеркивает и Луначарский. Мотивы усталости, успокоения перед лицом природы ни в какой мере не определяют собой общей направленности творчества зрелого Л. Горькая молитва, являющаяся гневным вызовом богу («Благодарность», 1840), пламенный протест против гнета и гимн свободе («Мцыри», 1840), противопоставление мужественного обличителя общественных пороков самодовольству сытых («Пророк», 1841) — таковы характерные мотивы, вместе с мотивами «Героя нашего времени» и «Песни про купца Калашникова» определяющие творческое лицо Л. последних двух лет его жизни. И в фаталистическом «Валерике» [1841]мы находим впервые в русской поэзии будничную картину войны, сниженную и освобожденную от традиционной батальной бутафории, мы находим знаменитое восклицание: «...Жалкий человек. / Чего он хочет!.. небо ясно, / Под небом места много всем, / Но беспрестанно и напрасно / Один враждует он — зачем» А в «Родине» [1841]Лермонтов провозглашает разрыв со всей идеологией официальной императорской России, отвергая такие святыни дворянского патриотизма, как «слава, купленная кровью», «полный гордого доверия покой» и даже «темной старины заветные преданья». Недаром «Родину» так высоко ценил вождь революционной демократии Н. А. Добролюбов. Таким образом переход от абстрактного идеала к действительности не означал для Л. разрыва с самой сущностью своих мятежных устремлений. Прав Боденштедт, говоря, что Л. «никогда не мог и не хотел дойти до такого примирения (как Пушкин — Г. Л.), потому что оно не могло быть полным, а половинных мер он не терпел». Иллюстрация: Авторисунок Л. так и не сумел разрешить коренное противоречие идеала и действительности,  не сумел найти в этой действительности реальную опору для конкретной борьбы во имя осуществления идеала. Это по существу и отметил Белинский, говоря, что в «Герое нашего времени» затронут «самый животрепещущий вопрос современности, для удовлетворительного решения которого нужен был великий перелом в жизни автора». В чем должен был заключаться этот «великий перелом», можно уяснить, лишь остановившись на классовой природе творчества Л. Существует мнение, что Л. был выразителем заката старой дворянской аристократии. Еще Н. И. Коробка писал: «В лице Л. гордо умирала аристократическая культура Руси конца XVIII — начала XIX века, обреченная на гибель катастрофой 14-го декабря». В 1928 мнение Коробки было поддержано учеником Переверзева У. Фохтом, который видит в Л. «аристократа-реакционера 30-х гг.», а протест Л. определяет как «чисто реакционный во имя восстановления прошлого, а не творчества будущего, протест мелочной и бессильный», как «одно из проявлений помещичьей реакции, а не буржуазной революции». Эта точка зрения, противоречащая всем фактам литературной деятельности Л., непосредственно вытекает из антимарксистской, меньшевистской концепции русского исторического процесса, пропагандировавшейся В. Ф. Переверзевым и его школой. Уже политические мотивы поэзии Л. отчетливо указывают на органическую близость поэта к тому социальному слою, из рядов к-рого рекрутировались основные кадры декабристского движения, т. е. обуржуазившемуся слою среднепоместного дворянства. Но на творчестве Л. лежит печать очень значительного деклассирования. Весьма характерно, что у Л. мы почти не находим усадебных мотивов, удельный вес к-рых так велик хотя бы в «Евгении Онегине» и лирике Пушкина. Если образ родной усадьбы и мелькает на миг в поэзии Л., то только как мечта, уносящая от ненавистного аристократического общества («1-е января»). Жажда реальной борьбы во имя осуществления идеалов требовала для реализации своей выхода за пределы дворянства, потому что призрак народного восстания навсегда убил способность даже обуржуазившегося дворянства к революционным действиям, убил при первом же серьезном испытании 1825. Лермонтов смутно чувствовал это и делал первые неверные шаги в этом направлении. «Родина» была уже серьезным прорывом за пределы дворянской России навстречу России народной, демократической. Но окончательно порвать со своим классом Л. не смог. С одной стороны, как ни презирал Л. дворянскую среду, она все же сумела наложить на него очень сильный отпечаток. С другой стороны, та общественная сила, к-рая двумя десятилетиями позднее выступила в качестве авангарда революционной мелкобуржуазной демократии, — разночинная интеллигенция, — во времена  Лермонтова еще не оформилась, не осознала себя, ярким свидетельством чего являлись мучительные метания коренного разночинца Белинского. Дворянская ограниченность сплошь и рядом накладывает свой отпечаток на вольнолюбивые стремления Л. В одном из самых мятежных произведений молодого Л., «Вадиме», пугачевщина трактуется лишь как орудие личной мести обиженного дворянина Вадима: «Бог потрясает целый народ для нашего мщения». Возглавивший в целях удовлетворения личной вражды крестьянское восстание Вадим презирает за это самого себя и еще больше презирает повстанцев. Не имея уже ощущения реальной связи с усадьбой, Л. все же поэтизирует в мечтах образ последней. В гневном стихотворении «1-е января» [1840, клеймя светское общество — «образы бездушные людей, приличьем стянутые маски» — и выражая горячее желание «Смутить веселость их / И дерзко бросить им в глаза железный стих, / Облитый горечью и злостью», Л. летит памятью к недавней старине и видит себя ребенком в родных местах — у высокого барского дома, в саду с разрушенной теплицей. Протестант и бунтарь, Л. не сумел все же подняться до такого отношения к родной усадьбе, которое было выражено позднее в знаменитой «Родине» Н. А. Некрасова, окончательно порвавшего с дворянством. Для Л. образ родного имения, хотя и превратившийся в отвлеченное воспоминание, сохранил свою привлекательность. Стремление Л. прорваться за пределы дворянства выразилось и в творческом интересе к образу разночинца. Очень любопытен эскиз чиновника Красинского («Княгиня Лиговская», 1836). Красинский ощущает себя тружеником. Вот его ответ княгине: «Ваш удел — забавы, роскошь, а наш — труд и заботы; оно так и следует; если б не мы, кто бы стал трудиться». В Красинском характерно обостренное чувство ущемленного личного достоинства. Но разночинные образы у Л. остаются все же на периферии творчества. Неприятием Л. окружающей действительности и одиночеством, обусловившими субъективистскую окраску творчества Л., определяются его формальные особенности. Отсюда в драмах Л. ударение не столько на развертывании действия или углубленной характеристике различных персонажей, сколько на страстных, патетических излияниях главного героя. Драмы Лермонтова — драмы «монологического» (Б. М. Эйхенбаум) типа. В драмах Л., по замечанию В. М. Фишера, «очевидно, что автор интересуется одним действующим лицом, остальные — бледные атрибуты главного, не живущие самостоятельной жизнью». Те же черты отличают и поэмы Л.: и в них повествование и характеристика всей массы персонажей оттеснены бурными излияниями главного героя; и поэмы Л. — поэмы монологического типа. Сходная судьба постигла под пером Л. и балладу, в которой элементы лирической экспрессии и патетики оттеснили повествовательный элемент. Позиция одинокого  протестанта, рвущего с ненавистной действительностью, определила характерные особенности лермонтовских жанров. Эта позиция выразилась и во всей системе изобразительных средств Л. Белинский находил в поэзии Л. «один недостаток: это иногда неясность образов и неточность в выражении». Но оба эти недостатка неразрывно связаны со всеми достоинствами поэта. Неумение разрешить мучительные противоречия, страстные искания и отсутствие ответа на вопросы, жажда героического действия и невозможность ее утоления — все это находило выход во взволнованных излияниях, в бурных, но не до конца проясненных порывах, и в этих излияниях важна была основная впечатляющая окраска речевого потока. Этот взволнованно-патетический тон достигался, в частности, как отмечено рядом исследователей, широким применением антитезы, оксиморона, контрастных эпитетов: «Клянусь я первым днем творенья, / Клянусь его последним днем, / Клянусь позором преступленья / И вечной правды торжеством», «Теплой заступнице мира холодного», «В них слезы разлуки, в них трепет свиданья», «Прекрасна, как ангел небесный, / Как демон коварна и зла» и т. д. и т. п. Ту же функцию выполняет склонность Л. к ярким тонам, резким краскам и нелюбовь к полутонам, полусвету, полумраку, нюансам. Лермонтовский пейзаж насквозь лиричен, картины природы насыщены страстью и движением и служат обыкновенно проекцией человеческих переживаний (тучи символизируют бесприютного странника; дубовый листок символизирует одинокого страдальца; утес — мрачного гиганта, потрясенного мимолетной лаской юности). Это преобладание взволнованного монолога естественно вело к разработке ораторской стиховой интонации. Если у Пушкина ораторская интонация, появляясь время от времени, оставалась явно на периферии творчества, то у Л. эта интонация играет огромную роль. Чередование риторических вопросов и восклицаний, обилие то гневных и обличительных, то восторженных, то грустных обращений, частые смены голосовых тембров — таково словесное выражение лермонтовского ораторского строя. Приближение Лермонтова к действительности, порывы его за пределы родного класса сказались и на ораторской лирике поэта. Если у Пушкина ораторская лирика неизбежно облекалась в античные мифологические и славянские архаические доспехи, если античная и славянская бутафория культивировалась яркими представителями гражданской поэзии 20-х годов — К. Ф. Рылеевым, П. Катениным, В. Кюхельбекером, — то Л. преодолел эту традицию и в значительной степени опростил свою ораторскую лирику, освободив ее от архаического и мифологического груза. Приближение к действительности не могло не смягчить крайностей субъективизма, не могло не усилить удельного веса объективных  элементов в творчестве Л. С другой стороны, налет своеобразного фатализма не мог не ослабить риторической напряженности. Попытки прорваться за границы дворянства не могли не порождать тенденции снижения и опрощения стиля. Так. обр. в творчестве позднего Л. намечаются значительные сдвиги, влияющие и на формальные особенности. В стихотворном эпосе этот путь был подготовлен порнографическими поэмами юнкерских лет («Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша»), навеянными бесшабашной средой, но характерными зоркостью к бытовым деталям. Разительный контраст с романтическими поэмами первого периода представляют сатирические бытовые поэмы более позднего времени: «Сашка» [1836]и «Казначейша» [1837. Иллюстрация: Добужинский. Титульный лист «Казначейши  [1913]В лирике все большую и большую роль начинают играть специфически-разговорные интонации, будничные и «прозаические» обороты и слова. В таком эмоционально-насыщенном стихотворении, как «И скучно, и грустно» [1840, мы встречаем подчеркнуто-«прозаические» обороты: «Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать.. Любить... но кого же.. На время — не стоит труда... И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг...» Блистательный образец разговорного сниженного стихового строя дан в стихотворении того же года «Завещание»: «Поедешь скоро ты домой: / Смотри ж... Да что моей судьбой / Сказать по правде, очень / Никто не озабочен... / Соседка есть у них одна... как вспомнишь, как давно / Расстались!.. Обо мне она / Не спросит... все равно, / Ты расскажи всю правду ей...» Это внедрение разговорности  в стих выразилось и в изменении поэтического синтаксиса. «Звуковая сторона речи Л., — отмечает В. Фишер, — обнаруживает в первом периоде склонность к периодической речи, венцом к-рой является стих. «Когда волнуется желтеющая нива», во втором — склонность к отрывистой речи, которой написан «Валерик». «Герой нашего времени» так же резко отличается от ранних прозаических опытов Л., как «Завещание» или «Валерик» — от ранней лирики. Риторический, экспрессивный, доходящий до ходульности и манерности словесный строй «Вадима» уступил в «Герое нашего времени» место разговорной простоте. Фантастические образы «неистовой школы» сменились глубоко-жизненными типами современности. Неразрешенность коренного противоречия, отсутствие реального поприща для конкретного действия, бесприютность одинокого протестанта — все это при переходе на реалистические рельсы не могло не выразиться в гипертрофии психологического анализа. Этим обусловлены особенности жанра «Героя нашего времени»: цикл психологических новелл, рассказываемых от первого лица и объединенных общностью главного персонажа. Творчество Л. было сконцентрированным выражением всех мучительных противоречий, разрывавших сознание немногочисленных передовых представителей дворянской интеллигенции 30-х гг., воспринявшей революционные традиции 20-х гг. Л. не застал уже недолговечной революционности обуржуазившегося среднего дворянства и умер, не дождавшись выступления революционной мелкобуржуазной демократии. Основное противоречие творчества Л. так и осталось неразрешенным. Сделав первые шаги в сторону разрыва с дворянством и сближения с демократической Россией, Л. не успел пойти дальше этих первых шагов. Значительно дальше него пошел по этому пути Н. П. Огарев. А Н. А. Некрасов совершил то, что не удалось Л. и в меньшей степени удалось Огареву, — порвал с дворянством и перешел на точку зрения мелкобуржуазной революционной демократии. Творчество Л. так. обр. — гениальный памятник перехода от поэзии обуржуазившегося дворянства (Пушкин) к поэзии мелкобуржуазной демократии (Некрасов). Как выразитель переходной полосы Лермонтов, естественно, не мог создать школу. Оценки Л. в критике разноречивы, отражая противоречия интересов классовых групп, которые представлялись тем или иным истолкователем Л. Критики реакционных и консервативных классов резко осуждали мятежную и протестантскую установку поэзии Л. и всячески подчеркивали фаталистические мотивы, истолковывая их как признак смирения. Так, на С. Шевырева («Москвитянин», 1841) «тягостное впечатление» произвели «И скучно и грустно» и «в особенности эта черная, траурная, эта роковая „Дума“». Шевырев рекомендовал поэту сжигать «то, в чем выражаются припадки какого-то странного недуга, омрачающего  свет... ясной мысли». А. Никитенко («Сын отечества», 1841) советовал музе Л. отбросить такие произведения, как «1-е января», «И скучно и грустно», «Благодарность». Мятежные мотивы Л. резко осудил и А. Григорьев. Позднее на них же обрушился идеалист и мистик-философ В. Соловьев. Тоньше обошелся с Лермонтовым Д. Мережковский, попытавшийся самый мятеж Лермонтова перенести на религиозную почву. По мнению Мережковского, источник лермонтовского бунта не эмпирический, а метафизический. В этом бунте, по Мережковскому, есть какая-то религиозная святыня. Это лицемерное «признание» лермонтовского мятежа — худший вид контрреволюционного извращения образа Лермонтова. Критика радикального лагеря обычно выдвигала на первый план как-раз бунтарские мотивы и зародыши народнических настроений в поэзии Л. Таково отношение к Л. Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Н. К. Михайловского, вплоть до эпигонов народничества — Иванова-Разумника. Исключение составляют тут писаревцы, устами В. Зайцева резко «заклеймившие» в Л. мелочного поэта «юнкеров и золотушных помещичьих дочек». Марксистское изучение Л., объясняющее сложное диалектическое единство его творчества, только начинается. Пока мы имеем лишь отдельные эскизы, к тому же зачастую обессиленные ошибочной методологической позицией исследователей. Образ Л. неоднократно привлекал внимание беллетристов. Еще при жизни Л. появился роман графа В. А. Соллогуба «Большой свет», в к-ром Л. выведен под именем Леонина. Это — грязный пасквиль на поэта, месть светской аристократии Л. за его презрение к аристократическому обществу. В 1928—1929 появился целый ряд рассказов, романов и повестей о Л.; «Поэт и чернь» С. А. Сергеева-Ценского, «Штосс и жизнь» Б. А. Пильняка, «Тринадцатая повесть» Павленко, «Бегство пленных, или история страдания и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Юрьевича Лермонтова» К. Большакова и др. В большинстве этих произведений житейский Л. — светский проказник — вытеснил настоящего Л. — мыслителя и поэта, а разрыв поэта и общества опоэтизирован как вечная категория. По существу большинство этих повестей о Л., не давая исторически верного образа поэта, своим культом социального отщепенства выражают настроения социальных групп, враждебных диктатуре пролетариата или отчужденных от нее. Историко-материалистическое художественное восприизведение образа Л. — дело будущего. Библиография: I. Сочин., 2 тт., изд. Смирдина, СПБ, 1847; Сочин., изд. Глазунова, СПБ, 1852 (изд. 2-е, 1856); Собр. сочин., под ред. С. С. Дудышкина (проверенное по рукописям и восстановившее ряд цензурных пропусков), 2 тт., СПБ, 1860; Собр. сочин., под ред. П. А. Висковатова, 6 тт., изд. Рихтера, М., 1889—1891; Полное собр. сочин. Лермонтова, под ред. А. И. Введенского, СПБ, 1903; Полное собр. сочин., под ред. Д. Абрамовича, 5 тт., изд. Акад. наук, СПБ, 1910—1913; Иллюстрированное полное собр. сочин., под ред. В. Каллаша, 6 тт., М., 1914—1916 (сюда вошел ряд статей критич. и мемуарного характера);  Полное собр. сочин., под ред. К. Халабаева и Б. Эйхенбаума, в 1 т., Гиз, 1926 (по полноте материала и тщательности выверки текста наиболее удовлетворительное, есть повторные изд.). II. Биографическая лит-ра: Собр. сочин. Лермонтова, под ред. Висковатова, т. VI; Собр. сочин. Лермонтова, изд. Академии наук, т. V; Щеголев П. Е., Книга о Лермонтове, 2 тт., Л., 1922 (там же перечень биографической лит-ры). Хрестоматийные сборники критической литературы: Зелинский В., Русская критическая литература о произведениях М. Ю. Лермонтова, 2 тт., изд. 3-е, М., 1913—1914; Покровский В., М. Ю. Лермонтов, изд. 5-е, М., 1916; «М. Ю. Лермонтов», Библиотека писателей для школы и юношества, под ред. Е. Ф. Никитиной, М., 1930. Основные критические статьи: Белинский В., Полное собрание сочин., под ред. С. А. Венгерова, тт. V и VI, СПБ, 1901; Коробка Н., Личность в русском обществе и литературе нач. XIX в., СПБ, 1903; Чернышевский Н., Очерки гоголевского периода русской литературы, Полное собрание сочинений, т. II, СПБ, 1905; Ключевский В. О., Грусть, в его сборн. «Очерки и речи», М., 1913; Соловьев Влад., Собр. сочин., т. VIII, изд. 2-е, СПБ, 1913; Григорьев Ап., Собрание сочин., под ред. В. Ф. Саводника, вып. VII, М., 1915; Дурылин С., Академический Лермонтов и лермонтовская поэтика, «Труды и дни», М., 1916, VIII; Киселев Н. И., Метрические заметки к Лермонтову, там же; Рожков Н., Тридцатые годы, «Современный мир», 1916, XII; Якубинский Л. П., Осуществление звукового единообразия в творчестве Лермонтова, «Сборник по теории поэтического языка», вып. II, П., 1917; Плеханов Г. В., Герцен и крепостное право, Собр. сочин., т. XXIII, М. — Л., 1926; Луначарский А., Лермонтов как революционер, «Комсомольская правда», 1926; Фохт У., «Демон» Лермонтова как явление стиля, сборн. «Литературоведение», под ред. В. Ф. Переверзева, Москва, 1928; Его же, Лермонтов в современной беллетристике, «Печать и революция», 1929, IX. Монографии и сборники: Овсянико-Куликовский Д., Лермонтов, Петроград, 1914; «Венок М. Ю. Лермонтову», М., 1914 (статьи П. Сакулина, Н. Бродского, В. Фишера и др.); Котляревский Н., Лермонтов, издание 5-е, П., 1915; Эйхенбаум Б., Лермонтов, Гиз, Л., 1924; Шувалов С., М. Ю. Лермонтов, Гиз, М. — Л., 1927. Характеристики в общих курсах истории литературы: Соловьев Е. (Андреевич), Очерки по истории русской литературы XIX века, издание 4-е, М., 1923; Войтоловский Л., История русской литературы XIX и XX вв., ч. 1, изд. 3-е, Гиз, М., 1928; Горбачев Г., Капитализм и русская литература, изд. 3-е, Гиз, Л., 1930. III. Собр. сочин. Лермонтова, под ред. Висковатова, т. III. Библиографический указатель, сост. Н. Н. Буковским; Полное собр. сочин. Лермонтова, изд. Академии наук, т. V; Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, М. — Л., 1928; Мандельштам Р., Художественная литература в оценке русской марксистской критики, под ред. Н. К. Пиксанова, изд. 4-е, Гиз, Москва — Ленинград, 1928. Г. Лелевич... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

(Михаил Юрьевич (1814-1841) - великий рус. поэт) К добру и злу постыдно равнодушны, В начале поприща мы вянем без борьбы. Лермонтов Эпгрф. АБ899 (I,18)... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич [3 (15) октября 1814, Москва - 15 (27) июля 1841, подножье горы Машук, близ Пятигорска; похоронен в селе Тарханы Пензенской области], русский поэт. Неведомый избранник Брак родителей Лермонтова - богатой наследницы М. М. Арсеньевой (1795-1817) и армейского капитана Ю. П. Лермонтова (1773-1831) - был неудачным. Ранняя смерть матери и ссора отца с бабушкой - Е. А. Арсеньевой - тяжело сказались на формировании личности поэта. Лермонтов воспитывался у бабушки в имении Тарханы Пензенской губернии; получил превосходное домашнее образование (иностранные языки, рисование, музыка). Романтический культ отца и соответствующая трактовка семейного конфликта отразились позднее в драмах "Menschen und Leidenschaften" ("Люди и страсти", 1830), "Странный человек" (1831). Значимы для формирования Лермонтова и предания о легендарном основоположнике его рода - шотландском поэте Томасе Лермонте. К сильным впечатлениям детства относятся поездки на Кавказ (1820, 1825). С 1827 Лермонтов живет в Москве. Он обучается в Московском университетском благородном пансионе (сентябрь 1828 - март 1830), позднее в Московском университете (сентябрь 1830 - июнь 1832) на нравственно-политическом, затем словесном отделении. Ранние поэтические опыты Лермонтова свидетельствуют об азартном и бессистемном чтении предромантической и романтической словесности: наряду с Дж. Г. Байроном и А. С. Пушкиным для него важны Ф. Шиллер, В. Гюго, К. Н. Батюшков, философская лирика любомудров; в стихах масса заимствованных строк (фрагментов) из сочинений самых разных авторов - от М. В. Ломоносова до современных ему поэтов. Не мысля себя профессиональным литератором и не стремясь печататься, Лермонтов ведет потаенный лирический дневник, где чужие, иногда контрастные формулы служат выражением сокровенной правды о великой и непонятой душе. Пережитые в 1830-32 увлечения Е. А. Сушковой, Н. Ф. Ивановой, В. А. Лопухиной становятся материалом для соответствующих лирико-исповедальных циклов, где за конкретными обстоятельствами скрывается вечный, трагический конфликт. Одновременно идет работа над романтическими поэмами - от откровенно подражательных "Черкесов" (1828) до вполне профессиональных "Измаил-бея" и "Литвинки" (обе 1832), свидетельствующих об усвоении Лермонтовым жанрового (байроновско-пушкинского) канона (исключительность главного героя, "вершинность" композиции, "недосказанность" сюжета, экзотический или исторический колорит). К началу 1830-х гг. обретены "магистральные" герои поэтической системы Лермонтова, соотнесенные с двумя разными жизненными и творческими стратегиями, с двумя трактовками собственной личности: падший дух, сознательно проклявший мир и избравший зло (первая редакция поэмы "Демон", 1829), и безвинный, чистый душой страдалец, мечтающий о свободе и естественной гармонии (поэма "Исповедь", 1831, явившаяся прообразом поэмы "Мцыри"). Контрастность этих трактовок не исключает внутреннего родства, обеспечивающего напряженную антитетичность характеров всех главных лермонтовских героев и сложность авторской оценки. Смутное время Оставив по не совсем ясным причинам университет, Лермонтов в 1832 переезжает в Петербург и поступает в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров; выпущен корнетом Лейб-гвардии гусарского полка в 1834. Место высокой поэзии занимает непечатное стихотворство ("Юнкерские поэмы"), место трагического избранника - циничный бретер, сниженный двойник "демона". В то же время идет работа над романом "Вадим" (не закончен), где ультраромантические мотивы и стилистические ходы (родство "ангела" и "демона", "поэзия безобразности", языковая экспрессия) сопутствуют тщательной обрисовке исторического фона (восстание Пугачева). "Демоническая" линия продолжается в неоконченном романе из современной жизни "Княгиня Лиговская" (1836) и драме "Маскарад". Последней Лермонтов придавал особое значение: он трижды подает ее в цензуру и дважды переделывает. Поэт поколения К началу 1837 у Лермонтова нет литературного статуса: многочисленные стихотворения (среди них признанные в будущем шедеврами "Ангел", 1831; "Парус", 1831; "Русалка", 1832; "Умирающий гладиатор", 1836; поэма "Боярин Орша", 1835-36) в печать не отданы, романы не закончены, "Маскарад" не пропущен цензурой, опубликованная (по неподтвержденным сведениям без ведома автора) поэма "Хаджи Абрек" (1834) резонанса не вызвала, связей в литературном мире нет (значима "невстреча" с Пушкиным). Слава к Лермонтову приходит в одночасье - со стихотворением "Смерть поэта" (1937), откликом на последнюю дуэль Пушкина. Текст широко распространяется в списках, получает высокую оценку как в пушкинском кругу, так и у публики, расслышавшей в этих стихах собственную боль и возмущение. Заключительные строки стихотворения с резкими выпадами против высшей аристократии вызвали гнев Николая I. 18 февраля Лермонтов был арестован и вскоре переведен прапорщиком в Нижегородский драгунский полк на Кавказ. Ссылка продлилась до октября 1837: Лермонтов изъездил Кавказ, побывал в Тифлисе, лечился на водах (здесь произошло знакомство со ссыльными декабристами, в том числе поэтом А. И. Одоевским, а также с В. Г. Белинским); изучал восточный фольклор (запись сказки "Ашик-Кериб"). Публикация в 1837 стихотворения "Бородино" упрочила славу поэта. С апреля 1838 по апрель 1840 Лермонтов служит в Лейб-гвардии гусарском полку, уверенно завоевывая "большой свет" и мир литературы. Устанавливаются связи с пушкинским кругом - семейством Карамзиных, П. А. Вяземским, В. А. Жуковским (благодаря посредничеству последнего в "Современнике" в 1838 печатается поэма "Тамбовская казначейша") и А. А. Краевским (публикация "Песни про царя Ивана Васильевича..." в редактируемых Краевским "Литературных прибавлениях к "Русскому инвалиду", 1838; систематическое сотрудничество с возглавленным Краевским в 1839 журналом "Отечественные записки"). Лермонтов входит в фрондерско-аристократический "кружок шестнадцати". В зрелой лирике Лермонтова доминирует тема современного ему общества - безвольного, рефлексирующего, не способного на деяние, страсть, творчество. Не отделяя себя от больного поколения ("Дума", 1838), высказывая сомнения в возможности существования поэзии здесь и сейчас ("Поэт", 1838; "Не верь себе", 1839; "Журналист, читатель и писатель", 1840), скептически оценивая жизнь как таковую ("И скучно, и грустно...", 1840), Лермонтов ищет гармонию в эпическом прошлом ("Бородино", "Песня про царя Ивана Васильевича...", где демонический герой-опричник терпит поражение от хранителя нравственных устоев), в народной культуре ("Казачья колыбельная песня", 1838), в чувствах ребенка ("Как часто пестрою толпою окружен...", 1840) или человека, сохранившего детское мировосприятие ("Памяти А. И. О", 1839; , 1840). Богоборчество ("Благодарность", 1840), мотивы невозможности любви и губительной красоты ("Три пальмы", 1839; "Утес", "Тамара", "Листок", "Морская царевна", все 1841) соседствуют с поиском душевной умиротворенности, связываемой то с деидеологизированной национальной традицией ("Родина", "Спор", оба 1841), то с мистическим выходом за пределы земной обреченности ("Выхожу один я на дорогу...", 1841). То же напряженное колебание между полюсами мироотрицания и любви к бытию, между земным и небесным, проклятьем и благословением присуще вершинным поэмам Лермонтова - последней редакции "Демона" и "Мцыри" (обе 1839). В 1838-40 написан роман "Герой нашего времени": первоначально составившие его разножанровые новеллы печатались в "Отечественных записках" и, возможно, не предполагали циклизации. В романе пристально исследуется феномен современного человека; тщательно анализируются антиномии, присущие и поэтическому миру Лермонтова. Появление отдельного издания романа (апрель 1840) и единственного прижизненного сборника "Стихотворения М. Лермонтова" (октябрь 1840; включены "Мцыри", "Песня про царя Ивана Васильевича...", 26 стихотворений) стали ключевыми литературными событиями эпохи, вызвали критическую полемику, особое место в которой принадлежит статьям Белинского. Неожиданный финал Дуэль Лермонтова с сыном французского посла Э. де Барантом (февраль 1840) привела к аресту и переводу в Тенгинский пехотный полк. Через Москву (встречи со славянофилами и Н. В. Гоголем на его именинном обеде) поэт отбывает на Кавказ, где принимает участие в боевых действиях (сражение на речке Валерик, описанное в стихотворении "Я к вам пишу случайно, - право..."), за что представляется к наградам (вычеркнут из списков императором Николаем I). В январе 1841 отбывает в Петербург, где, просрочив двухмесячный отпуск, находится до 14 апреля, вращаясь в литературных и светских кругах. Лермонтов обдумывает планы отставки и дальнейшей литературной деятельности (известен замысел исторического романа; есть сведения о намерении приняться за издание журнала); в Петербурге и после отъезда из него одно за другим пишутся гениальные стихотворения (в. т. ч. указанные выше). Возвращаясь на Кавказ, Лермонтов задерживается в Пятигорске для лечения на минеральных водах. Случайная ссора с соучеником по юнкерской школе Н. С. Мартыновым приводит к "вечно печальной дуэли" (В. В. Розанов)и гибели поэта.<br><br><br>... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

1. ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814-41), русский поэт. В 1837 за стихотворение "Смерть поэта" (о гибели А. С. Пушкина) сослан в армию на Кавказ. Разочаро... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВ (Михаил Юрьевич (1814-1841) - великий рус. поэт) К добру и злу постыдно равнодушны, В начале поприща мы вянем без борьбы. Лермонтов Эпгрф. АБ899 (I,18); За всё, за всё тебя благодарю я: За тайные мучения страстей, За горечь слез, отраву поцелуя, За месть врагов и клевету друзей; За жар души, растраченный в пустыне. Лермонтов Эпгрф. АБ907 (II,272); ЛЕРМОНТОВУ Загл. Куз916 (205); Было еще двое Той же масти - черной молнией сгасли! - Лермонтов, Бонапарт. Цв916 (I,256.2); ПОСВЯЩАЕТСЯ ЛЕРМОНТОВУ Загл. П917 (I,109); Пока в Дарьял, как к другу, вхож, Как в ад, в цейхгауз и в арсенал, Я жизнь, как Лермонтова дрожь, Как губы в вермут, окунал. П917 (I,110.1); - Если такие живут на Четвертой Рождественской люди, Боги, скажите, молю, - кто же живет на Восьмой? Пушкин имеет проспект, пламенный Лермонтов тоже. Сколь же ты будешь почтен, если при жизни твоей Десять Рождественских улиц!.. (обращ. у В. А. Рождественскому) Шутл. ОМ920-23 (344.4); И доныне во время бури Горец говорит: "То Лермонтова глаза". РП Хл(921) (152); Так: Лермонтовым по Кавказу Прокрасться, не встревожив скал. Цв923 (II,199.1); И Лермонтов, тоску леча, Нам рассказал про Азамата, Как он за лошадь Казбича Давал сестру заместо злата. Ес924 (II,175); Но если б встали все Мальчишки чередой, То были б тысячи Прекраснейших поэтов. // В них Пушкин, Лермонтов, Кольцов, И наш Некрасов в них, В них я. Ес924 (II,199); Мы / общей лирики лента. / Я знаю давно вас (царицу Тамару), / мне / много про вас / говаривал / некий Лермонтов. Шутл. М924 (139); К нам Лермонтов сходит, / презрев времена. ib.; Ты (сестра) Сашу (Пушкина) знаешь. Саша был хороший. И Лермонтов Был Саше по плечу. Ес925 (III,61); Перелистывая / авторов / на букву "эЛ", / фамилию / Лермонтова / встретя, / критик выясняет, / что он ел / на первое / и что - на третье. Ирон. М926 (243); В Лермонтове, например, / чтоб далеко не идти, / смысла / не больше, / чем огурцов в акации. / Целые / хоры / небесных светил, / и ни слова / об электрификации. Ирон. ib.; признаю, что Лермонтов / близок и дорог / как первый / обличитель либерализма. НАР Ирон. ib.; светила / у Лермонтова / ходят без ветрил, / а некоторые - / и без руля. Шутл. ib.; Любою строчкой вырванной / Лермонтов / доказывает, / что он - / интеллигент, / к тому же / деклассированный! Ирон. ib.; Здесь (на Кавказе) Пушкина изгнанье началось И Лермонтова кончилось изгнанье. Ахм927 (174.2); Теперь не сверстники поэтов, Вся ширь проселков, меж и лех Рифмует с Лермонтовым лето И с Пушкиным гусей и снег. П931 (I,400); Откос уносит эту странность За двухтысячелетний Мцхет, Где Лермонтов уже не Янус И больше черт двуликих нет, П931 (II,134); Про то ж, каким своим мечтам Невольно верен я останусь, Я сам узнаю только там, Где Лермонтов уже не Янус. ib.; А еще над нами волен Лермонтов, мучитель наш, И всегда одышкой болен Фета жирный карандаш. Шутл. ОМ932 (189.1); И за Лермонтова Михаила Я отдам тебе строгий отчет, Как сутулого учит могила И воздушная яма влечет. ОМ937 (241.2); Словно Врубель наш вдохновенный, Лунный луч тот профиль чертил. И поведал ветер блаженный То, что Лермонтов утаил. Ахм961 (211.4)... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814-41), русский поэт. Учился в Московском университете (1830-32). Окончил Санкт-Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (1834). В 1837 за стихотворение "Смерть поэта" (о гибели А. С. Пушкина) был сослан в армию на Кавказ. Убит на дуэли в Пятигорске. Разочарование в действительности, характерное для последекабрьских умонастроений, скептицизм, стремление к идеалу свободной и мятежной личности питали его ранние романтические стихи, а в зрелой лирике - и мечта о душевном покое ("Дума", "И скучно и грустно", "Молитва", "Пророк", "Выхожу один я на дорогу"; поэма "Мцыри", 1839; драма "Маскарад", 1835). Многие произведения Лермонтова пронизаны гражданским пафосом, патриотическим чувством [неоконченный социально-исторический роман. "Вадим" (1832-34), стихотворения "Бородино", "Поэт", "Родина"]. Поэма "Демон" (закончена в 1839) - символическое воплощение идеи бунта против "мирового порядка", трагедия одиночества. Лермонтов ввел в русскую поэзию стих, отмеченный энергией мысли и мелодичностью. Роман "Герой нашего времени" (1840), насыщенный глубокой социальной рефлексией и психологическим содержанием, - вершина реализма Лермонтова.<br><br><br>... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

        В Ставропольском крае, краевого подчинения, в 190 км к юго-западу от Ставрополя. Расположен в Предкавказье, на южной окраине Ставропольской воз... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814 - 1841), русский поэт. В 1837 за стихотворение "На смерть поэта" (о гибели А.С. Пушкина) был сослан в армию на Кавказ. Убит на дуэли в Пятигорске. Разочарование в действительности, трагедия одиночества, мятежность, богоборчество, скептицизм, проблемы личности питали его романтические стихи. В зрелой лирике наряду с этим мечта о душевном покое, порой молитвенное настроение ("Дума", "И скучно и грустно", "Молитва", "Пророк", "Выхожу один я на дорогу"; Поэма "Мцыри", 1839; драма "Маскарад", 1835). Многие произведения Лермонтова пронизаны патриотическим чувством (стихотворения "Бородино", "Поэт", "Родина"). Поэма "Демон" (закончена в 1839) - символическое воплощение идеи бунта против "мирового порядка". Стих Лермонтова отмечен небывалой энергией мысли и мелодичностью. Роман "Герой нашего времени" (1840), насыщенный глубокой социальной рефлексией и психологическим содержанием, - вершина реализма Лермонтова. <br>... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВРодоначальником великого русского поэта был шотландец Георг Лермонт, перешедший в 1613 году на русскую службу. (Ф)(Источник: «Словарь русс... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

Лермонтов город, Ставропольский край. Основан в 1953 г. как рабоч. пос. Лермонтовский при объектах атомной энергетики. Название по расположению в '... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

Михаил Юрьевич (1815-1841) - русский позт. Происходил из древнего шотландского рода (известен его предок XI ст. - бард Лермонт); один из Лєрмонтов окол... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

Феофан Никандрович (27.IX.1847 - 11.XII.1878) - рус. революционер, народник. Из крепостных. В 1871-72 - чл. "Большого об-ва пропаганды" (чайковцев), в ... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

Тлен Терн Теор Тенор Темно Тело Ротон Рот Рон Ромео Ромен Ром Рол Ровнот Ровно Ров Рет Рено Ремонт Рем Релон Рев Оторв Отлов Отел Отво Орт Орн Орлон Орлов Ореол Орел Оон Онер Омон Омлет Омет Овен Нтр Нто Нтв Норов Номер Ном Новотел Ново Нло Нерол Нерв Нер Немо Невро Невр Мотрон Мотор Мот Моро Мор Монтер Монт Моно Монер Моветон Метро Метр Метол Мерно Ментор Ментол Мент Мелор Мелон Мел Мвт Лото Лот Лоро Лорнет Лор Лоно Ломов Лом Лов Летом Лето Лермонтов Тол Леонт Леон Ленто Том Лен Лев Енот Енол Евро Втроем Втрое Тонер Тоо Тор Ворон Вор Вон Волонтер Волномер Торон Вол Военмор Вне Влет Тремоло Ветролом Трен Трлн Трон Вето Верно Вермонт Вено Тон Ворот Евр Томно... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

Михаил Юрьевич (1814-1841)поэт, гусарский офицер, участник Кавказской войны. Автор множества стихотворений, ряда драматических произведений, поэм, рома... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

власна назва, імен. чол. родубот.Лермонтов

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВ, город (с 1956) в Российской Федерации, Ставропольский кр. Железнодорожная станция. 22, 0 тыс. жителей (1992). Завод "Оргтехника"; легкая промышленность. Назван по имени М. Ю. Лермонтова.<br><br><br>... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВ - город (с 1956) в Российской Федерации, Ставропольский кр. Железнодорожная станция. 22,0 тыс. жителей (1992). Завод "Оргтехника"; легкая промышленность. Назван по имени М. Ю. Лермонтова.<br>... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВ , город (с 1956) в Российской Федерации, Ставропольский кр. Железнодорожная станция. 22,0 тыс. жителей (1992). Завод "Оргтехника"; легкая промышленность. Назван по имени М. Ю. Лермонтова.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

ЛЕРМОНТОВ, город (с 1956) в Российской Федерации, Ставропольский кр. Железнодорожная станция. 22,0 тыс. жителей (1992). Завод "Оргтехника"; легкая промышленность. Назван по имени М. Ю. Лермонтова.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

- город (с 1956) в Российской Федерации, Ставропольский кр.Железнодорожная станция. 22,0 тыс. жителей (1992). Завод ""Оргтехника"";легкая промышленность. Назван по имени М. Ю. Лермонтова.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ

имя собств., сущ. муж. родаЛермонтов

ЛЕРМОНТОВ

Начальная форма - Лермонтов, единственное число, именительный падеж, мужской род, одушевленное, фамилия

ЛЕРМОНТОВ

Ле́рмонтов, -ва, -ву, -вим (рос. письм.)

ЛЕРМОНТОВ

Ле́рмонтов прізвище

ЛЕРМОНТОВ 1

357341, Ставропольского, город

ЛЕРМОНТОВ 2

357342, Ставропольского, город

ЛЕРМОНТОВ 3

357343, Ставропольского, город

ЛЕРМОНТОВ ВЛАДИМИР ДМИТРИЕВИЧ

Лермонтов, Владимир Дмитриевич (18 марта 1845 — 6 авг. 1909) — писательПсевдонимы: Колосов и Озерков — ошибочно; ОзерковВариант имени: Лермонтов Влади... смотреть

ЛЕРМОНТОВ (ГОРОД В СТАВРОПОЛЬСКОМ КРАЕ)

Лермонтов, город (с 1956) в Ставропольском крае РСФСР. Расположен в 5 км от ж.-д. станции Скачки (на ветке Минеральные Воды — Кисловодск). 16,5 тыс. жи... смотреть

ЛЕРМОНТОВ ГУПС

357340, Ставропольского, город

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

(1814 — 1841) Русский поэт, писатель, драматург. Автор поэм «Последний сын вольности», «Измаил-Бей», «Литвинка», «Хаджи Абрек», «Аул Бастунджи», «Бояр... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

ЛЕ́РМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814-1841), русский писатель. Лирика (даты создания), в т.ч. «Ангел» (1831), «Парус», «Русалка» (оба - 1832), «Смерть Поэта»... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

(1814 - 41), рос. писатель, поэт, классик рус. и мир. лит-ры. На воен. службе в 1832 - 41, гвардии поручик (1839). Учился в Моск. ун-те (1828 - 32), ок... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

Лермонтов, Михаил Юрьевич (3 окт. 1811 в М. — 15 июля 1841 близь Пятигорска) — поэтПсевдонимы: —въ; Ламвер [источник: нет у Масанова, см. Дмитриева]; ... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

2/14.10.1814-15/27.07.1841), великий русский поэт, один из высших выразителей духовно-нравственных ценностей русской цивилизации. Сын бедного армейского офицера, Лермонтов рано потерял мать и был взят на воспитание богатою бабкою, урожденной Столыпиной. В 1827 Лермонтов поступил в московский университетский пансион, 1830 - в Московский университет, 1832 - в петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков, откуда вышел корнетом лейб-гвардии гусарского полка. В 1837 за стихотворение на смерть Пушкина сослан на Кавказ, но в 1838 возвращен в С.-Петербург. При жизни Лермонтова напечатаны: 1835 - "Хаджи-Абрек", 1837 - "Бородино", 1838 - "Песня про царя Ивана Васильевича", "Дума", "Бэла", "Ветка Палестины", "Три пальмы", "Фаталист", "Дары Терека", 1840 - "Тамань", "Воздушный корабль", "Ангел", "Герой нашего времени", "Когда волнуется желтеющая нива", "Мцыри" и др., 1841 - "Последнее новоселье", "Парус", "Спор". В душе Лермонтова смутно жили возвышенные идеалы духовной силы и свободы ("Песни небес"), отсюда его разочарование в людях и жизни, грозные обличения ("Дума"), порывы к свободе, жажда бури, духовного очищения. Поэзии Лермонтова присущи гордая отчужденность от земного бытия, презрительное отношение к обыденной жизни, тяготение к вечности, к Богу. В стремлении к вечности Лермонтова посещало чувство радостного успокоения и нравственной гармонии. Тогда смирялася души его тревога, тогда в состоянии какого-то интуитивного прозрения он начинал постигать "счастье на земле" и в небесах он видел Бога. Тогда лира его рождала трогательные по глубоко религиозному настроению, по детски безотчетному порыву мотивы, которые звучат в таких стихотворениях, как "В минуту жизни трудную", "Когда волнуется желтеющая нива", "Я, Матерь Божия" и др. Именно Лермонтов, творец "Демона", написал эти навсегда врезавшиеся в нашу память молитвенно-благословляющие строки: Дам тебе я на дорогу Образок святой, Ты его, моляся Богу, Ставь перед собой. Душа поэта разрывалась от болезненного сознания ничем не устранимого, вечного разлада между Божьей Правдой и земною Ложью. Поэт чувствует себя участником космической борьбы Бога и сатаны, света и тьмы, добра и зла. В соответствии с этим, и призвание поэта, в понимании Лермонтова, не исчерпывается одним лишь творческим подвигом или эстетическим достижением. Поэт - это пророк, которому свыше дано "глаголом жечь сердца людей". Мысленно обращаясь к этому глашатаю Истины, Лермонтов вспоминает давно минувшее время, когда Бывало, мерный звук твоих могучих слов Воспламенял бойца для битвы, Он нужен был толпе, как чаша для пиров, Как фимиам в часы молитвы. Твой стих, как Божий дух, носился над толпой, И отзыв мыслей благородных Звучал, как колокол на башне вечевой Во дни торжеств и бед народных. Таким именно набатным колоколом прозвучало бессмертное лермонтовское стихотворение на смерть Пушкина. Лермонтов был убежден, что между поэтом-пророком и бездушным людским стадом нет и не может быть сговора, нет и не может быть примирения. Эту мысль он запечатлел чеканными рифмами в одном из наиболее глубоких созданий мировой поэзии: С тех пор как Вечный Судия Мне дал всеведенье пророка, В очах людей читаю я Страницы злобы и порока. Провозглашать я стал любви И правды чистые ученья: В меня все ближние мои Бросали бешено каменья. Посыпал пеплом я главу, Из городов бежал я нищий, И вот в пустыне я живу, Как птицы, даром Божьей пищи. Завет Предвечного храня, Мне тварь покорна там земная, И звезды слушают меня, Лучами радостно играя. Обыденная жизнь ничтожна, пуста и не имеет смысла без сильных духовных порывов к вечности, к Божественному совершенству. Даже земная любовь не может заполнить пустоту. Любить... но кого же?.. на время - не стоит труда, А вечно любить невозможно. В себя ли заглянешь? - там прошлого нет и следа: И радость, и муки, и все там ничтожно... Мятущаяся душа Лермонтова беспрестанно горела, "желанием чудным полна", томясь безысходной тоской воспоминанья о чем-то, что было, когда его не было. И если жизнь человеческая, замкнутая в границах общепризнанной повседневности, мыслится нами временною и конечною, то Лермонтов, наоборот, носил в себе сознание чего-то предвечного, чего-то обвеянного холодом междупланетных пространств, внемирного и вневременного, теряющегося в туманах минувшей и грядущей бесконечности. Всю свою короткую жизнь Лермонтов постоянно преследовался космополитическими силами. Ссылка на Кавказ и, наконец, гибель на дуэли стала закономерным итогом неравноправной борьбы, которую русский поэт вел с мировым злом. Б. Б.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

1815-1841) - русский позт. Происходил из древнего шотландского рода (известен его предок XI ст. - бард Лермонт); один из Лєрмонтов около 1620 г. переселился в Польшу, откуда его внуки переехали в Москву; Л. был гвардейским офицером и служил в столице, но опубликовал "крамольное" стихотворение на смерть Пушкина и в наказание за зто был переведен в один из армейских полков Кавказской Линии; здесь иногда посвящал своє творчество кавказским и казачьим темам. Будучи выдающимся прозаиком и обладая могучим позтическим дарованием Л. отличался неуживчивым характером, благодаря чему и погиб во цвете лет, убитий на дузли Мартыновым, оскорбленным казачьим офицером.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

(1814—1841) — российский писатель, поэт и прозаик. Литературную деятельность начал в 1830—1831 гг. С 1834 г. служил корнетом в лейб-гвардии Гусарском полку, одновременно создавая лирические стихи, поэмы и драмы. Приобрел известность стихотворением «На смерть поэта» (1837), в котором гневно обличал не только убийцу А.С.Пушкина, но и всю придворную знать. Был арестован, переведен в Нижегородский полк, находившийся в Грузии. На Кавказе встречался с опальными декабристами. В 1838 г. возвращен из ссылки. Два года, проведенные в Петербурге, стали временем расцвета его таланта. Много печатался, сблизился с редакцией журнала «Отечественные записки», познакомился с В. Г. Белинским, давшим высокую оценку его творчества. За дуэль с Э. Барантом, сыном французского посла, в феврале 1840 г. был предан военному суду и снова выслан на Кавказ в действующую армию. Находясь на лечении в Пятигорске, поссорился с Н. С. Мартыновым и был убит на дуэли. Уже в юношеских сочинениях в стиле романтизма высказывал ненависть к деспотизму и крепостному праву (драма «Странный человек», роман «Вадим»). В произведениях 1838—1841 гг. продолжал традиции реализма, выражая острокритический взгляд на окружающую действительность («Сашка», «Тамбовская казначейша») и поднимая больные вопросы современности («Дума», «Поэт»). Кавказская тема (фольклор и быт горских народов, события Кавказской войны 1830—1864 гг.) стала центральной в его творчестве («Кавказский пленник», «Мцыри», «Герой нашего времени» и др.). Произведения на исторические сюжеты («Песня про царя Ивана Васильевича», «Бородино», «Завещание», «Родина») проникнуты патриотизмом и воспевают народный дух. Творчество писателя и драматурга подготовило новый этап в развитии русской литературы, его влияние прослеживается в произведениях Н. А. Некрасова, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. А. Блока. Стихи поэта стали основой для ряда музыкальных произведений — опера «Демон» А. Г. Рубинштейна, симфоний («Утес» С. В. Рахманинова, «Три пальмы»А. А. Спендиарова), многих романсов М. А. Балакирева, А. С. Даргомыжского и других композиторов.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

1814–1841) «Миссия Лермонтова — одна из глубочайших загадок нашей культуры», — писал Даниил Андреев, и эту мысль разделяли некоторые писатели и критики. По мнению Василия Васильевича Розанова, эта миссия заключалась в том, чтобы быть вождем народа, это если бы он продолжал жить и развиваться: «Мне как-то он представляется духовным вождем народа. Чем-то, чем был Дамаскин на Востоке: чем были „пустынники Фиваиды“. Да уж решусь сказать дерзость — он ушел бы „в путь Серафима Саровского“. Не в _тот именно, но в какой-то около этого пути лежащий путь_ . Словом: Звезда. Пустыня. Мечта. Зов». Он же, Розанов, как, впрочем, и многие, считал, что вслед за Пушкиным «Лермонтов поднимался неизмеримо более сильною птицею». «Спор», «Три пальмы», «Ветка Палестины», «Я матерь Божия», «В минуту жизни трудную» и некоторые другие стихотворения Лермонтова, считал Василий Васильевич, составляют «золотое наше Евангельице». Замечательный поэт и критик Георгий Адамович так разделяет направления Пушкина и Лермонтова: «Пушкин был лишен ощущения (или, может быть, правильнее сказать: свободен от ощущения) греха и воздаяния, падения и искупления, рая и ада, если угодно — Бога и дьявола. Гетевское или шекспировское начало в нем было неизмеримо сильнее дантовского… Пушкина часто сравнивают с ангелом, с небесным явлением, но в том-то и „небесность“ его, что он к нему равнодушен… Один лермонтовский „вздох“ уводит нас отсюда за тридевять земель…» Адамович считает, что при всей любви Лермонтова к Пушкину, своим творчеством он «возражал» тому, а «тревожным психологизмом своей прозы расщепил пушкинского безмятежно-цельного человека пополам». Одним словом, если говорить несколько упрощенно, Пушкина и до сих пор многие воспринимают не религиозным поэтом, а Лермонтова — религиозным. Но при этом критики оговариваются — об особом складе лермонтовской религиозности. Даниил Андреев пишет о полярности души поэта. В ней две противоположные тенденции: первая — богоборческая, вторая — «струя светлой, задушевной, теплой веры». И при этом Д. Андреев настаивает, что образ Демона — это не литературный прием, не средство эпатировать аристократию или буржуазию, а попытка выразить художественно некий глубочайший, с незапамятного времени несомый опыт души, что это идет из глубинной памяти поэта. Демонизм — это часть самого поэта. Этим и объясняются некоторые факты его биографии: кутежи, бретерство, его юношеский разврат — какой-то особо угрюмый, тяжкий, его холодный и горький скепсис, пессимистические раздумья. Правда, с возрастом это стало уходить. «Струя светлой, задушевной, теплой веры» с годами все глубже проникала в душу Лермонтова. Д. Андреев считал, что Ангел, несший душу поэта на землю и певший ту песнь, которой потом «заменить не могли ей скучные песни земли», есть не литературный прием, а ФАКТ. Можно сказать, что Лермонтов единственный на нашей планете человек, который при рождении слышал пение Ангела и не забыл его потом, а помнил, или время от времени вспоминал, а мы все забыли навсегда. Отсюда вообще необыкновенная гениальность поэта, отсюда разрывающие его противоречия и отсюда же его богатырские силы, которые он не знал, куда здесь, на земле, приложить. Д. Андреев говорил, что если бы не гибель поэта под Пятигорском, то Лермонтов-старец достиг бы тех вершин, где соединяются этика, религия и искусство в одно, где все блуждания и падения преодолены, осмыслены и послужили к обогащению духа, и где мудрость, прозорливость и просветленное величие таковы, что все человечество взирает на человека, достигшего тех вершин, с благоговением, любовью и трепетом. Но это — если бы… Однако Лермонтов погиб от руки Мартынова. Погиб поэт… Невольник чести? Точнее было бы сказать — невольник глубочайших противоречий своей души. Это даже дает возможность некоторым критикам часть вины за дуэль возложить и на поэта. Противоречия души Лермонтова проявились даже в таком, казалось бы ясном, стихотворении, ставшем по сути народной песней, как «Выхожу один я на дорогу…». 1 Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу, И звезда с звездою говорит. 2 В небесах торжественно и чудно! Спит земля в сиянье голубом… Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? жалею ли о чем? 3 Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть; Я ищу свободы и покоя! Я б хотел забыться и заснуть! 4 Но не тем холодным сном могилы… Я б желал навеки так заснуть, Чтоб в груди дремали жизни силы, Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь; 5 Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея, Про любовь мне сладкий голос пел, Надо мной чтоб, вечно зеленея, Темный дуб склонялся и шумел. [1841] Лермонтов видит Божий мир, с верой в душе воспринимает его, но вместе с тем он хотел бы, чтобы мир был устроен несколько по-другому, чтобы одновременно как бы быть в двух мирах — и здесь, и там. А так — нет для поэта гармонии, нет той глубины свободы и покоя, которые ему грезятся. Михаил Юрьевич родился в дворянской семье 3 (15) октября 1814 года в одном из домов на Садовой в Москве, напротив Красных ворот — сейчас на этом месте стоит памятник поэту, а метро «Лермонтовская», к сожалению, переименовали в «Красные ворота». Одиннадцатого числа мальчик был крещен и, по настоянию бабушки, которая стала его крестной матерью, наречен Михаилом в честь ее покойного супруга Михаила Васильевича Арсеньева. Род Лермонтовых берет начало в Шотландии, он запечатлен в легендах о Томасе Лермонте, авторе древнейшего варианта «Тристана и Изольды». Детство поэта прошло в имении бабушки в Тарханах, в Пензенской губернии. В 1828 году Лермонтов был определен в Благородный пансион при Московском университете, потом стал студентом этого университета, но закончить его поэту не пришлось: повздоривши с профессорами, он ушел из университета и поступил в Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В 1834 году, по окончании этой школы, был назначен в лейб-гвардии гусарский полк. За стихи на смерть Пушкина поэта сослали на Кавказ. По возвращении из ссылки поэт стрелялся на дуэли с сыном французского посланника Барантом, кстати, — на Черной речке, где стрелялся и Пушкин. После этой дуэли его опять отправили на Кавказ, в Тенгинский пехотный полк. В боевых действиях поэт проявил незаурядную храбрость, но царь постоянно вычеркивал имя поэта из наградных листов. Хлопоты друзей Лермонтова о переводе его в Петербург терпели неудачу. Ссора поэта с Мартыновым — считается, что произошла она не без интриг жандармских чинов — закончилась дуэлью 15 июля 1841 года. Похороны поэта состоялись 17 июля. «Были похороны при стечении всего Пятигорска, — пишет современник тех событий. — Тело поэта принял Машук, по склонам которого он взбирался некогда мальчиком…» Эта могила оказалась временной. Е. А. Арсеньева, бабушка, выхлопотала разрешение перевезти прах внука в Тарханы. 27 марта 1842 года свинцовый гроб был поставлен на дроги и двинулся в путь. Теперь гроб поэта находится в фамильном склепе Арсеньевых. Мартынов в наказание за убийство на дуэли был на три месяца посажен в Киевскую крепость на гауптвахту и предан церковному покаянию: церковные власти назначили ему 15 лет покаяния (он должен был жить при монастыре, посещать церковные службы и ежедневно являться к своему духовнику), но, по просьбам Мартынова, срок этот сначала сбавили до 10 лет, а потом, в 1846 году, его освободили совсем. Говоря о творчестве Лермонтова, надо отметить, что поэт начал писать необыкновенно рано, и не достигши еще двадцати лет, писал уже такие зрелые, прекрасные стихи, как никто в русской поэзии. Например, знаменитый «Парус» «Белеет парус одинокий…» написан в семнадцать лет, а ведь это шедевр. В каком бы жанре Лермонтов ни выступал — в поэзии, в прозе, в драматургии — на все ложится печать его гения. Поэмы «Демон», «Мцыри», «Песня про купца Калашникова…», множество лирических стихотворений, роман «Герой нашего времени», драма в стихах «Маскарад» — эти произведения стали шедеврами русского искусства. Считается, что творчество Лермонтова знаменует собой вершину романтизма XIX века, с одной стороны, и качественно новый скачок в развитии русского критического реализма — с другой. В Пушкине Лев Толстой, например, особенно ценил идеал прекрасного, а в Лермонтове — необычайную глубину нравственного чувства, дух поиска истины. «Какие были силы у этого человека! — говорил Толстой о Лермонтове. — Что бы сделать он мог! Он начал сразу как власть имущий… Каждое его слово было словом человека, власть имущего». Геннадий Иванов... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

(1814—1841) — рус. поэт и писатель. Революционно-романтич. творчество Л. пронизывают мотивы бунтующего свободомыслия. В поэзии («Исповедь», «Боярин Орша», «Мцыри», «Демон» и др.), прозе («Вадим»), драматургии («Испанцы», «Маскарад») Л. развенчивает релит, идеи о бренности земной жизни, всеблагом боге, изображает монастырь тюрьмой, умерщвляющей подлинно чело-веч. стремления и чувства, создает образы гордых и мужественных героев, смело бросающих вызов земному и небесному деспотизму. ... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

(1814—1841) — рус. поэт и писатель. Революционно-романтич. творчество Л. пронизывают мотивы бунтующего свободомыслия. В поэзии («Исповедь», «Боярин Орша», «Мцыри», «Демон» и др.), прозе («Вадим»), драматургии («Испанцы», «Маскарад») Л. развенчивает релит, идеи о бренности земной жизни, всеблагом боге, изображает монастырь тюрьмой, умерщвляющей подлинно чело-веч. стремления и чувства, создает образы гордых и мужественных героев, смело бросающих вызов земному и небесному деспотизму.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

гениальный русский поэт. Родился в Москве в ночь со 2 на 3 октября 1814 г. Русская ветвь рода Лермонтовых ведет свое начало от Георга Лермонта, выходца из Шотландии, взятого в плен при осаде крепости Белой и в 1613 г. уже числившегося на *Государевой службе*, владевшего поместьями в Галичском уезде (ныне Костромской губернии). В конце XVII века внуки его подают в Разрядный Приказ *Поколенную роспись*, в которой они называют своим предком того шотландского вельможу Лермонта, который, принадлежа к *породным людям Английской земли*, принимал деятельное участие в борьбе Малькольма, сына короля Дункана, с Макбетом. Фамилию Lermont носит также легендарный шотландский поэт-пророк XIII века; ему посвящена баллада Вальтера Скотта: *Thomas the Rymer*, рассказывающая о том, как Томас был похищен в царство фей и там получил вещий свой дар. Юная фантазия Лермонтова колеблется между этим чарующим преданием о родоначальнике-шотландце и другой, также пленительной для него мечтой - о родстве с испанским герцогом Лерма. Он называет Шотландию *своей*, считает себя *последним потомком отважных бойцов*, но в то же время охотно подписывается в письмах М. Lerma, увлекается сюжетами из испанской жизни и истории (первые очерки *Демона*, драма *Испанцы*) и даже рисует портрет своего воображаемого испанского предка. В поколениях, ближайших ко времени поэта, род Лермонтовых считался уже захудалым; отец его, Юрий Петрович, был пехотный капитан в отставке. По словам близко знавших его людей, это был замечательный красавец, с доброй и отзывчивой душой, но крайне легкомысленный и несдержанный. Поместье его - Кропотовка, Ефремовского уезда Тульской губернии - находилось по соседству с имением Васильевским, принадлежавшим Елизавете Алексеевне Арсеньевой, урожденной Столыпиной. Красота и столичный лоск Юрия Петровича пленили единственную дочь Арсеньевой, нервную и романтически-настроенную Марию Михайловну. Несмотря на протесты своей гордой матери, она вскоре стала женой небогатого *армейского офицера*. Семейное их счастье продолжалось, по-видимому, очень недолго. Постоянно болея, мать Лермонтова умерла весною 1817 г., оставив в воспоминаниях сына много смутных, но дорогих ему образов. *В слезах угасла моя мать*, - говорил Лермонтов и помнил, как она певала над ним колыбельные песни. Бабушка Лермонтова, Арсеньева, перенесла на внука всю свою любовь к умершей дочери и страстно к нему привязалась, но тем хуже стала относиться к зятю; распри между ними приняли такой обостренный характер, что уже на 9-й день после смерти жены Юрий Петрович вынужден был покинуть сына и уехать в свое поместье. Он лишь изредка появлялся в доме Арсеньевой, каждый раз пугая ее своим намерением забрать сына к себе. До самой смерти его длилась эта взаимная вражда, и ребенку она причинила очень много страданий. Лермонтов сознавал всю неестественность своего положения и все время мучился в колебаниях между отцом и бабушкой. В драме *Menschen und Leidenschaften* отразилось болезненное переживание им этого раздора между близкими ему людьми. Арсеньева переехала вместе с внуком в имение *Тарханы*, Пензенской губернии, где и протекало все детство поэта. Окруженный любовью и заботами, он уже в ранние годы не знает радости и погружается в собственный мир мечты и грусти. Здесь сказывалось, быть может, и влияние перенесенной им тяжелой болезни, которая надолго приковала его к постели и приучила к одиночеству; сам Лермонтов сильно подчеркивает ее значение в юношеской неоконченной *Повести*, где рисует свое детство в лице Саши Арбенина: *Он выучился думать... Лишенный возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, Саша начал искать их в самом себе. Воображение стало для него новой игрушкой... В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь между горячих подушек, он уже привыкал побеждать страдания тела, увлекаясь грезами души... Вероятно, это раннее умственное развитие немало помешало его выздоровлению*. Уже теперь намечается в Лермонтове распад между миром затаенных грез и миром повседневной жизни. Он чувствует себя отчужденным среди людей и в то же время жаждет *родной души*, такой же одинокой. Когда мальчику было 10 лет, его повезли на Кавказ, на воды; здесь он встретил девочку лет 9-ти и в первый раз узнал чувство любви, оставившее память на всю его жизнь и неразрывно слившееся с первыми подавляющими впечатлениями Кавказа, который он читает своей поэтической родиной (*Горы Кавказа для меня священны; вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю о вас, да о небе*). Первыми учителями Лермонтова были какой-то беглый грек, больше занимавшийся скорняжным промыслом, чем уроками, домашний доктор Ансельм Левис и пленный офицер Наполеоновской гвардии, француз Капэ. Из них наиболее заметное влияние оказал на него последний, сумевший внушить ему глубокий интерес и уважение к *герою дивному* и *мужу рока*. По смерти Капэ был взят к дом французский эмигрант Шандро, выведенный потом Лермонтовым в *Сашке* под именем маркиза de Tess, *педанта полузабавного*, *покорного раба губернских дам и муз*, *парижского Адониса*. Шандро скоро сменил англичанин Виндсон, знакомивший Лермонтова с английской литературой, в частности с Байроном, который сыграл в его творчестве такую большую роль. В 1828 г. Лермонтов в Московский университетский Благородный пансион и пробыл в нем около двух лет. Здесь процветал вкус к литературе; как и раньше, учениками составлялись рукописные журналы; в одном из них - *Утренней Заре* - Лермонтов был главным сотрудником и поместил свою первую поэму - *Индианка*. Из русских писателей на него влияет сильнее всего Пушкин , пред которым он преклонялся всю свою жизнь, а из иностранных - Шиллером, особенно своими первыми трагедиями. У них обоих поэт находит образы, нужные ему для выражения своего собственного, по-прежнему, тяжелого состояния. Его гнетет печальное одиночество; он готов окончательно порвать с внешней жизнью, создать *в уме своем мир иной, и образов иных существование*. Грезы его *удручены ношею обманов*; он живет, *не веря ничему и ничего не признавая*. В этих излияниях, конечно, не мало преувеличений, но в их основе несомненно лежит духовный разлад с окружающей жизнью. К 1829 г. относятся первый очерк *Демона* и стихотворение *Монолог*; в обоих вылилось очень ярко это тяжелое настроение. В первом поэт отказывается от *нежных и веселых песней*, сравнивает свою жизнь со *скучным осенним днем*, рисует измученную душу демона, живущего без веры, без упований, ко всему на свете относящегося с равнодушием и презрением. В *Монологе* мрачными красками изображаются захудалые *дети севера*, их душевная тоска, пасмурная жизнь без любви и дружбы сладкой. Весною 1810 г. Благородный пансион преобразовывается в гимназию, и Лермонтов оставляет его. Лето он проводит в Середникове, подмосковном имении брата бабушки, Столыпина. Недалеко от Середникова жили его московские знакомые барышни, А. Верещагина и ее подруга Е. Сушкова, *черноокая* красавица, в которую Лермонтов возмечтал себя серьезно влюбленным. В записках Сушковой Лермонтов рисуется невзрачным, неуклюжим, косолапым мальчиком, с красными, но умными выразительными глазами, со вздернутым носом и язвительно-насмешливой улыбой. Кокетничая с Лермонтовым, Сушкова в то же время беспощадно над ним издевалась. В ответ на его чувства ему предлагали *волан или веревочку, угощали булочками с начинкой из опилок*. Когда они встретились вновь при совершенно иной обстановке, Лермонтов отомстил Сушковой очень зло и жестоко. В это же лето возникает серьезный интерес Лермонтова к личности и поэзии *огромного* Байрона, которого поэт всю жизнь свою *достигнуть бы хотел*. Ему отрадно думать, что у них *одна душа, одни и те же муки*; ему страстно хочется, чтобы и *одинаков был удел*. С самого начала здесь скорее ощущение родственности двух мятежных душ, чем то, что разумеют обыкновенно под влиянием. Об этом говорят те многочисленные параллели и аналогии, общие мотивы, образы и драматические положения, которые можно найти у Лермонтова и в самый зрелый период, когда о подражании не может быть и речи. Осенью 1830 г. Лермонтов поступает в Московский университет на *нравственно-политическое отделение*. Университетское преподавание того времени мало способствовало умственному развитию молодежи. *Ученость, деятельность и ум, по выражению Пушкина, чужды были тогда Московскому университету*. Профессора читали лекции по чужим руководствам, находя, что *умнее не сделаешься, хотя и напишешь свое собственное*. Начиналась серьезная умственная жизнь в студенческих кружках, но Лермонтов со студентами не сходится; он больше тяготеет к светскому обществу. Впрочем, кое-что из надежд и идеалов тогдашней лучшей молодежи находит, однако, отражение и у него в драме *Странный человек* (1831), главный герой которой, Владимир, - воплощение самого поэта. Он тоже переживает семейную драму, тоже раздираем внутренними противоречиями; он знает эгоизм и ничтожество людей и все-таки стремится к ним; когда *он один, то ему кажется, что никто его не любит, никто не заботится о нем - и это так тяжело!* Это - душевное состояние самого Лермонтова. И тем ценнее та сцена, когда мужик рассказывает Владимиру о жестокостях помещицы и о других крестьянских печалях, и он приходит в ярость, и у него вырывается крик: *О, мое отечество! мое отечество!* Все же это только случайный мотив, стороной задевающий душу поэта; главными, основными остаются по-прежнему разлад между мечтой и действительностью, трагическое столкновение противоположных начал, чистого и порочного, глубокая ненависть к людям, к тому самому *свету*, в котором он так охотно бывал. В Московском университете Лермонтов пробыл менее двух лет. Профессора, помня его дерзкие выходки, срезали его на публичных экзаменах. Он не захотел остаться на второй год на том же курсе и переехал в Петербург, вместе с бабушкой. Незадолго до этого умер его отец; впоследствии, в часы горестных воспоминаний, поэт оплакал его в стихотворении: *Ужасная судьба отца и сына*. В Петербургский университет Лермонтов не попал: ему не зачли двухлетнего пребывания в Москве и предложили держать вступительный экзамен на первый курс. По совету своего друга Столыпина он решил поступить в школу гвардейских юнкеров и подпрапорщиков, куда и был зачислен приказом от 10 ноября 1832 г., *сначала унтер-офицером, потом юнкером*. Почти в одно время с ним поступил в школу и его будущий убийца, Н.С. Мартынов , в биографических записках которого поэт-юнкер рисуется как юноша, *настолько превосходивший своим умственным развитием всех других товарищей, что и параллели между ними провести невозможно. Он поступил в школу, по словам Мартынова, уже человеком, много читал, много передумал; другие еще вглядывались в жизнь, он уже изучил ее со всех сторон. Годами он был не старше других, но опытом и воззрением на людей далеко оставлял их за собою*. Лермонтов пробыл в школе *два страшных года*, как он сам выражается. Земная стихия его натуры одержала на время полную победу над другой, лучшей частью его души, и он с головой окунулся в царивший в школе *разгул*. Об этом времени его родственник Шан-Гирей пишет следующее: *Способности свои к рисованию и поэтический талант Лермонтов обратил на карикатуры, эпиграммы и разные неудобные в печати произведения, вроде *Уланши*, *Петергофского праздника*, помещавшиеся в издаваемом в школе рукописном иллюстрированном журнале, а некоторые из них ходили по рукам и отдельными выпусками*. Ему грозила полная нравственная гибель, но он сумел и здесь сберечь свои творческие силы. В часы раздумья, скрывая свои серьезные литературные замыслы даже от друзей, поэт *уходил в отдаленные классные комнаты, по вечерам пустые, и там один просиживал долго и писал до поздней ночи*. В письмах к своему другу, М. Лопухиной, он изредка открывает эту лучшую часть своей души, и тогда слышится горькое чувство сожаления о былых оскверненных мечтаниях. По выходе из школы (22 ноября 1834 г.) корнетом лейб-гвардии гусарского полка, Лермонтов поселяется со своим другом А.А. Столыпиным в Царском Селе, продолжая вести прежний образ жизни. Он делается *душою общества молодых людей высшего круга, запевалой в беседах, в кружках, бывает в свете, где забавляется тем, что сводит с ума женщин, расстраивает партии*, для чего *разыгрывает из себя влюбленного в продолжение нескольких дней*. К этому-то времени и относится развязка давнишнего романа Лермонтова с Е. Сушковой. Он прикинулся вновь влюбленным, на этот раз добившись ее взаимности; обращался с нею публично, *как если бы она была ему близка*, и когда заметил, *что дальнейший шаг его погубит, быстро начал отступление*. Как ни сильны, однако, его увлечения *светом* и его желание создать себе в нем *пьедестал* - все это лишь одна сторона его жизни: сказывается все та же двойственность его натуры, его искусство скрывать под маской веселости свои интимные чувства и настроения. Прежние мрачные мотивы осложняются теперь чувством глубокого раскаяния и усталости. Оно звучит в его автобиографической повести *Сашка*, в драме *Два брата*, в его лирике; оно отражается также в его письмах к М. Лопухиной и Верещагиной. В конце 1835 г. до него дошли слухи, что Варвара Лопухина, которую он издавна любил и не переставал любить до конца жизни, выходит замуж за Н.И. Бахметьева. Шан-Гирей рассказывает, как Лермонтова поразило известие о ее замужестве. К 1835 г. относится и первое появление Лермонтова в печати. До тех пор Лермонтов был известен, как поэт, лишь в офицерских и светских кругах. Один из его товарищей, без его ведома, забрал у него повесть *Хаджи-Абрек* и отдал ее в *Библиотеку для Чтения*. Лермонтов остался этим очень недоволен. Повесть имела успех, но Лермонтов долго еще не хотел печатать своих стихов. Смерть Пушкина показала Лермонтова русскому обществу во всей мощи его гениального таланта. Лермонтов был болен, когда разнеслась по городу весть об этом страшном событии. До него доходили различные толки; некоторые, *особенно дамы, оправдывали противника Пушкина*, находя, что *Пушкин не имел права требовать любви от жены своей, потому что был ревнив, дурен собою*. Негодование охватило поэта, и он излил его на бумагу. Сначала стихотворение оканчивалось словами: *И на устах его печать*. В таком виде оно быстро распространилось в списках, вызвало бурю восторгов, а в высшем обществе возбудило негодование. Когда Столыпин стал при Лермонтове порицать Пушкина, доказывая, что Дантес иначе поступить и не мог, Лермонтов моментально прервал разговор и в порыве гнева написал страстный вызов *надменным потомкам* (последние 16 стихов). Стихотворение было понято как *воззвание к революции*; началось дело, и уже через несколько дней (25 февраля), по Высочайшему повелению, Лермонтов был переведен в Нижегородский драгунский полк, действовавший на Кавказе. Лермонтов отправлялся в изгнание, сопровождаемый общими сочувствиями; на него смотрели как на жертву, невинно пострадавшую. Кавказ возродил Лермонтова, дал ему успокоиться, на время прийти в довольно устойчивое равновесие. Начинают яснее намечаться проблески какой-то новой тенденции в его творчестве, которая проявилась с такой красотой и силой в его *Песне про царя Ивана Васильевича Грозного*, на Кавказе законченной, и в таких стихотворениях, как *Я, матерь Божия...* и *Когда волнуется желтеющая нива*. Благодаря связям бабушки, 11 октября 1837 г. последовал приказ о переводе Лермонтова в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, стоявший тогда в Новгороде. Неохотно расставался Лермонтов с Кавказом и подумывал даже об отставке. Он медлил отъездом и конец года провел в Ставрополе, где перезнакомился с бывшими там декабристами, в том числе с князем Александром Ивановичем Одоевским , с которым близко сошелся. В начале января 1838 г. поэт приехал в Петербург и пробыл здесь до половины февраля, после этого поехал в полк, но там прослужил меньше двух месяцев: 9 апреля он был переведен в свой прежний лейб-гвардии Гусарский полк. Лермонтов возвращается в *большой свет*, снова играет в нем роль *льва*; за ним ухаживают все салонные дамы: *любительницы знаменитостей и героев*. Но он уже не прежний и очень скоро начинает тяготиться этой жизнью; его не удовлетворяют ни военная служба, ни светские и литературные кружки, и он то просится в отпуск, то мечтает о возвращении на Кавказ. *Какой он взбалмошный, вспыльчивый человек, - пишет о нем А.Ф. Смирнова, - наверно кончит катастрофой... Он отличается невозможной дерзостью. Он погибает от скуки, возмущается собственным легкомыслием, но в то же время не обладает достаточно характером, чтобы вырваться из этой среды. Это - странная натура*. Под Новый год 1840 г. Лермонтов был на маскарадном балу в Благородном собрании. Присутствовавший там Тургенев наблюдал, как поэту *не давали покоя, беспрестанно приставали к нему, брали его за руки; одна маска сменялась другою, и он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза. Мне тогда же почудилось, - говорит Тургенев, - что я уловил на лице его прекрасное выражение поэтического творчества*. Как известно, этим маскарадом и навеяно его полное горечи и тоски стихотворение *Первое января*. На балу у графини Лаваль (16 февраля) произошло у него столкновение с сыном французского посланника, Барантом. В результате - дуэль, на этот раз окончившаяся благополучно, но повлекшая для Лермонтова арест на гауптвахте, а затем перевод (приказом 9 апреля) в Тенгинский пехотный полк на Кавказе. Во время ареста Лермонтова посетил Белинский . Они познакомились еще летом 1837 г. в Пятигорске, в доме товарища Лермонтова по университетскому пансиону Н. Сатина , но тогда у Белинского осталось о Лермонтове самое неблагоприятное впечатление, как о человеке крайне пустом и пошлом. На этот раз Белинский пришел в восторг *и от личности и от художественных воззрений поэта*. Лермонтов снял свою маску, показался самим собою, и в словах его почувствовалось *столько истины, глубины и простоты*. В этот период петербургской жизни Лермонтова он написал последний, пятый, очерк *Демона* (первые четыре - 1829, 1830, 1831 и 1833 года), *Мцыри*, *Сказку для детей*, *Герой нашего времени*; стихотворения *Дума*, *В минуту жизни трудную*, *Три пальмы*, *Дары Терека* и др. В день отъезда из Санкт-Петербурга Лермонтов был у Карамзиных; стоя у окна и любуясь тучами, плывшими над Летним садом и Невою, он набросал свое знаменитое стихотворение *Тучки небесные, вечные странники*. Когда он кончил читать его, передает очевидец, *глаза его были влажны от слез*. По дороге на Кавказ Лермонтов остановился в Москве и прожил там около месяца. 9 мая он вместе с Тургеневым, Вяземским , Загоскиным и другими присутствовал на именинном обеде у Гоголя в доме Погодина и там читал своего *Мцыри*. 10 июня Лермонтов уже был в Ставрополе, где находилась тогда главная квартира командующего войсками Кавказской линии. В двух походах - в Малую и Большую Чечни - Лермонтов обратил на себя внимание начальника отряда *расторопностью, верностью взгляда, пылким мужеством* и был представлен к награде золотою саблею с надписью: *за храбрость*. В половине января 1841 г. Лермонтов получил отпуск и уехал в Санкт-Петербург. На другой же день по приезде он отправился на бал к графине Воронцовой-Дашковой. *Появление опального офицера на балу, где были Высочайшие Особы*, сочли *неприличным и дерзким*; его враги использовали этот случай как доказательство его неисправимости. По окончании отпуска друзья Лермонтова начали хлопотать об отсрочке, и ему разрешено было остаться в Санкт-Петербурге еще на некоторое время. Надеясь получить полную отставку, поэт пропустил и этот срок и уехал лишь после энергичного приказания дежурного генерала Клейнмихеля оставить столицу в 48 часов. Говорили, что этого требовал Бенкендорф , которого тяготило присутствие в Петербурге такого беспокойного человека, как Лермонтов. На этот раз Лермонтов уехал из Петербурга с очень тяжелыми предчувствиями, оставив родине на прощание свои изумительные по силе стихи: *Прощай немытая Россия*. В Пятигорске, куда он приехал, жила большая компания веселой молодежи - все давнишние знакомые Лермонтова. *Публика - вспоминает князь А.И. Васильчиков , - жила дружно, весело и несколько разгульно... Время проходило в шумных пикниках, кавалькадах, вечеринках с музыкой и танцами. Особенным успехом среди молодежи пользовались Эмилия Александровна Верзилина, прозванная *розой Кавказа*. В этой компании находился и отставной майор Мартынов, любивший пооригинальничать, порисоваться, обратить на себя внимание. Лермонтов часто зло и едко вышучивал его за *напускной байронизм*, за *страшные* позы. Между ними произошла роковая ссора, закончившаяся *вечно печальной* дуэлью. Поэт пал жертвой своей двойственности. Нежный, отзывчивый для небольшого круга избранных, он по отношению ко всем прочим знакомым держался всегда заносчиво и задорно. Недалекий Мартынов принадлежал к последним и не понял *в сей миг кровавый, на что он руку поднимал*. Похороны Лермонтова, несмотря на все хлопоты друзей, не могли быть совершены по церковному обряду. Официальное сообщение об его смерти гласило: *15 июня, около 5 часов вечера, разразилась ужасная буря с громом и молнией; в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М.Ю. Лермонтов*. По словам князя Васильчикова, в Петербурге, в высшем обществе, смерть поэта встретили словами: *туда ему и дорога*. Весною 1842 г. прах Лермонтова был перевезен в Тарханы. В 1899 г. в Пятигорске открыт памятник Лермонтову, воздвигнутый по всероссийской подписке. По сложности и богатству своих мотивов поэзия Лермонтова занимает исключительное место в русской литературе. *В ней, - по выражению Белинского, - все силы, все элементы, из которых слагается жизнь и поэзия: несокрушимая мощь духа, смирение жалоб, благоухание молитвы, пламенное, бурное одушевление, тихая грусть, кроткая задумчивость, вопли гордого страдания, стоны отчаяния, таинственная нежность чувства, неукротимые порывы дерзких желаний, целомудренная чистота, недуги современного общества, картины мировой жизни, укоры совести, умилительное раскаяние, рыдание страсти и тихие слезы, льющиеся в полноте умиренного бурею жизни сердца, упоения любви, трепет разлуки, радость свидания, презрение к прозе жизни, безумная жажда восторгов, пламенная вера, мука душевной пустоты, стон отвращающегося от самого себя чувства замершей жизни, яд отрицания, холод сомнения, борьба полноты чувства с разрушающею силою рефлексии, падший дух неба, гордый демон и невинный младенец, буйная вакханка и чистая дева - все, все в этой поэзии: и небо, и земля, и рай, и ад*. Но в этой расточительной роскоши, в изумительном богатстве мотивов, идей и образов можно, однако, заметить основную тенденцию его творческого процесса, тот психологический стержень, вокруг которого они все вращаются. С этой точки зрения творчество Лермонтова может быть разделено на два периода: первый тянется приблизительно до середины 30-х годов, второй - до конца его кратковременной жизни. В первом периоде он весь во власти своей необузданной фантазии; он пишет исключительно на основании своего внутреннего опыта, страшно болезненно чувствует и переживает всю непримиримость двух противоположных начал, двух стихий своей души: небесного и земного, и в ней видит основную причину трагедии своей жизни. Во втором периоде он уже ближе к действительности, опыт его расширяется в сторону изучения окружающих людей, быта и общества, а если не окончательно отрешается от своей антитезы, то, безусловно, ее смягчает. Он начинает как дуалист, резко ощущающий двусторонность своей психики, как человек, обреченный на постоянное пребывание *между двух жизней в страшном промежутке*. Ему ясна причина всех его мучительных переживаний, ясно, почему он одержим таким неодолимым желанием быть как можно дальше от низкой и грязной земли. Существует вечный антагонизм между небесной душой и *невольным* обременительно тяжким, *спутником жизни* - телом; как бы они ни были связаны между собою в краткий положенный им срок совместного существования, они тяготеют в разные стороны. Его влечет к себе ночь, небо, звезды и луна. В тихую лунную ночь расцветают его сады, пробуждается мир его чарующих грез, и легкокрылая фантазия совершает свой горний полет, уносит в *далекие небеса*. Слабый луч далекой звезды *несет мечты душе его больной; и ему тогда свободно и легко*. Звезды на чистом вечернем небе ясны, как счастье ребенка; но иногда, когда он смотрит на них, душа его наполняется завистью. Он чувствует себя несчастным оттого, что *звезды и небо - звезды и небо, а он человек*. Людям он не завидует, а только *звездам прекрасным: только их место занять бы хотел*. Есть чудная *птичка Надежда*. Днем она не станет петь, но только что *земля уснет, одета мглой в ночной тиши*, она *на ветке уж поет так сладко, сладко для души, что поневоле тягость мук забудешь внемля песне той*. И его душа, родственная небесам, стремится ввысь; она хотела бы и физически оторваться от грешной земли, расстаться со своим *невольным спутником жизни*, со своим телом. Оттого Лермонтов так и приветствует синие горы Кавказа, что они *престолы Господни*, к небу его приучили, ибо кто хоть *раз на вершинах творцу помолился, тот жизнь презирает*, тот никогда не забудет открывшегося ему неба. Вот крест деревянный чернеет над высокой скалой в теснине Кавказа: *его каждая кверху подъята рука, как будто он хочет схватить облака*. И снова рождается неземное желание: *о если б взойти удалось мне туда, как я бы молился и плакал тогда... И после я сбросил бы цепь бытия, и с бурею братом назвался бы я*. В эти часы возвышенных мечтаний он однажды увидел, как *по небу полуночи ангел летел*, и как *месяц и звезды и тучи толпой внимали той песне святой*, которую ангел пел перед разлукой душе, спускаемой в *мир печали и слез*. Он знает, что между миром людей и миром ангелов существовало некогда близкое сообщение, они жили как две родные семьи, и даже ангел смерти был нестрашен, и *встречи с ним казались - сладостный удел*. В поэме: *Ангел смерти* проводится мысль, что только по вине человека *последний миг* стал для людей не *награждением, а наказанием: люди коварны и жестоки, их добродетели - пороки*, и они уже больше не заслуживают того сострадания, которое раньше было к ним в душе ангела смерти. Лермонтов томится как в темнице; ему *скучны песни земли*, и вся жизнь со всеми ее радостями, светлыми надеждами и мечтами - не что иное, как *тетрадь с давно известными стихами*. Человек не больше как *земной червь*, *земля - гнездо разврата, безумства и печали*. Ему так тяжело на ней, и так глубоко он ее ненавидит, что даже в самые высокие минуты, когда ему удается мечтой уловить блаженство нездешних миров, его преследуют зловещие тени земные, и он страшится поглядеть назад, чтобы *не вспомнить этот свет, где носит все печать проклятия, где полны ядом все объятия, где счастья без обмана нет*. Эти мотивы его будущей *Думы* внушают ему поразительно глубокую идею о рае и аде, ту самую идею, которую потом Достоевский, несколько изменив, вложил в уста старика Зосимы. Он видит, *что пышный свет не для людей был сотворен... их прах лишь землю умягчить другим чистейшим существам*. Эти существа будут свободны от грехов земных, и будут *течь их дни невинные, как дни детей; к ним станут (как всегда могли) слетаться ангелы. А люди увидят этот рай земли, окованы под бездной тьмы. Укоры зависти, тоска и вечность с целию одной*... такова будет их *казнь за целые века злодейств, кипевших под луной!* (*Отрывок*, 1830). Но обладает ли эта лучезарная стихия окончательной победительной силой? В радостях, которые она сулит, чересчур много спокойствия и очень мало жизни. Это годится еще для натуры созерцательной, вроде Жуковского ; у Лермонтова для этого слишком деятельная, слишком энергичная натура, с ненасытной жаждой бытия. Он знает, что прежде всего *ему нужно действовать, он каждый день бессмертным сделать хочет, как тень великого героя, и понять не может он, что значит отдыхать*. Оттого и пугают его те *сумерки души, когда предмет желаний мрачен, меж радостью и горем полусвет; когда жизнь ненавистна, и смерть страшна*. И с первых же годов творчества, одновременно и параллельно с этими небесными звуками, звучат звуки страстные, земные, грешные, и в них чувствуется гораздо больше глубины, силы напряжения. Поэт горячо любит Кавказ вовсе не за одну близость его к небу; он видит на нем следы своих страстей, знаки своей мятежности: ведь *с ранних лет кипит в его крови жар и бурь порыв мятежный*. Морская стихия пленяет его пылкое воображение своей волнующейся силой, и у нее он ищет образов для выражения состояния своей души. То он похож на волну, *когда она, гонима бурей роковой, шипит и мчится с пеною своей*, то на парус одинокий, белеющий в тумане моря голубом; *под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой... А он мятежный просит бури, как будто в бурях есть покой*. В таком состоянии мир и тишина небесной радости кажутся ему абсолютно неприемлемыми, и он сознается, что любит мучения земли: *они ему милей небесных благ, он к ним привык и не оставит их*. Слишком тесен путь спасения и слишком много жертв требует он от него; необходимо для этого, чтобы сердце преобразилось в камень, чтобы душа освободилась от страшной жажды песнопения, а это равносильно смерти (*Молитва*, 1829). И он отказывается от этого телесного пути спасения. Земная мощь является основной чертой всех героев его юношеских повестей и драм: и в *Джулио*, и в *Литвинке*, и в *Исповеди*, в *Измаиль-Бее*, *Вадиме*, *Испанцах*, *Menschen u. Liedendschaften*, *Странном человеке*. Во всех этих байронических образах черкесов, корсаров, разбойников, восставших рабов, *сынов вольности* кипят эти страсти земные; все они во власти земного начала, и Лермонтов их любит, им сочувствует и почти никого не доводит до раскаяния. Местом действия у него очень часто является монастырь - воплощение аскетизма, законов духа, в корне отвергающих грешную землю. Против монастырской святости, против небесного начала направлены горячие протесты любимых детей его фантазии, в защиту иных законов - законов сердца, они же законы человеческой крови и плоти. Кощунственные речи раздаются в *Исповеди*; они же перенесены в точности, целиком, и в *Боярина Оршу*, и в *Любовь Мертвеца* и явственно еще слышатся потом и в *Мцыри*, правда - в более смягченном виде. То же отрицательное отношение к монастырю и во всех очерках *Демона*, не исключая даже последних: в стенах святой обители заставляет он демона соблазнить свою возлюбленную. Так намечается все глубже и глубже эта изначальная антитеза: земля и небо. Неминуема борьба между ними, полем битвы является человеческая душа. Демон ближе, родственнее Лермонтову, чем ангел; земные мотивы в его поэзии кажутся более существенными, более органическими, чем небесные. С ангелами, и в самые возвышенные мгновения, он только встречается; с демоном Лермонтов отожествляет себя с самого начала, даже тогда, когда образ его еще колеблется, и он кажется еще порою активным избранником зла. Появление этого образа - один из серьезнейших моментов в иной психологии Лермонтова. Он сразу как бы узнал в нем себя и так быстро овладел им, что сейчас же стал по-своему перестраивать его мифологию, применяя ее к себе. Поэт слышит иногда небесные звуки; это звуки верные и глубокие, потому что исходят из его же души, соответствуя одной из ее сторон, но стороне более слабой: она часто заглушается бурными голосами другой, противоположной стихии. Здесь причина его трагедии, которую он не властен устранить - таким создал его творец. В этом именно направлении идет у Лермонтова прояснение образа демона. Нужно было порвать прежде всего с традиционным представлением о нем, как об абсолютном воплощении исконно грешного начала; с таким демоном у Лермонтова было бы очень мало общего. Уж в первом очерке 1829 г. Демон назван печальным; он тяготится своим изгнанием; он весь во власти сладостных воспоминаний, когда он не был еще злым и *глядел на славу Бога, не отверзаясь от него, когда сердечные тревога чуждалася души его, как дня боится мрак могилы*. Препятствие устранено: демон - такой же мученик, такой же страдалец душевных контрастов, как и сам Лермонтов: и мыслимо стало слияние обоих образов. С годами зреет душа поэта, обогащается его жизненный опыт; вместе с этим обостряется и основная проблема о назначении человека, об его отношении к Богу на почве все той же непримиримости обоих начал - и все это находит свое отражение в концепции *Демона*, в его пяти очерках и в таких подготовительных этюдах, как *Азраил*. Но основные черты все-таки остаются одни и те же. Демон не однороден; угрюмый, непокорный, он бродит всегда *один среди миров, не смешиваясь с толпою грозной злых духов*. Он равно далек как от света, так и от тьмы, не потому, что он не свет и не тьма, а потому, что в нем не все свет, и не все тьма; в нем, как во всяком человеке - и прежде всего, как в душе самого Лермонтова, *встретилось священное с порочным*, и порочное победило, но не окончательно, ибо *забвенья (о священном) не дал Бог, да он и не взял бы забвенья*. В тех четырех очерках *Демона*, которые относятся к первому периоду творчества Лермонтова, сюжет построен всецело на идее возможного возрождения через любовь. Жительница кельи, святая дева - все же не ангел, и она не противостоит ему, как непримиримая противоположность. Она скорее поймет его душевные муки и, быть может, исцелит его, даст ему часть своих сил для победы над злом, не отрекаясь при этом окончательно от земного начала. Демон нарушает *клятвы роковые*, любить чистою любовью, отказывается *от мщения, ненависти и злобы* - он уже хотел *на путь спасенья возвратиться, забыть толпу недобрых дел*. Но одноначальный ангел, стоявший на страже абсолютной чистоты, не поняв его, снова возбудил в нем его мрачные, холодные мысли, вызвал к действию его злобу. Любовь, по вине ангела, не спасла демона, и он, неискупленный, остался со своими прежними затемненными страданиями. В горькой улыбке, которою демон *упрекнул посла потерянного рая*, Лермонтов лишний раз отражает свой протест против пассивности совершенства, против абсолютного признания примата за законами духа. Демон не раскаялся, не смирился перед Богом; для этого он был слишком горд, слишком считал себя правым. Не его вина, что душа его такая двойственная; Творец его создал таким и обрек его на неодолимые мучения. К Нему надо взывать, Его вопрошать о смысле этой душевной пытки. Веяния грозного рока должен был ощущать Лермонтов в безнадежности своих стремлений к цельности к слиянию обоих начал. Отсюда мотив богоборчества, титанизм, *гордая вражда с небом*, не прекращающаяся в продолжение всего первого периода и захватывающая часть второго. Этой гордой враждой одержимы чуть ли не все герои произведений первого периода. *Если Ты точно Всемогущ, - спрашивает Юрий в *Menschen und Liedenschaften*, - зачем Ты не препятствуешь ужасному преступлению - самоубийству? Зачем хотел Ты моего рождения, зная про мою гибель?* И он заявляет дальше с гордостью человека, который и хотел бы да не может смириться: *Вот я стою перед Тобою, и сердце мое не трепещет. Я молился, не было счастья; я страдал, ничто не могло Тебя тронуть*. Еще громче звучит этот протест против Творца в устах Арбенина из *Страшного человека*: у него он поднимается до полного разрыва с Ним, до демонского богоотступничества. *Нет в Нем отныне ни любви, ни веры. Бог Сам нестерпимой мукой вымучил у него эти хулы. Бог виноват! Пускай гром упадет в наказание на его непокорную голову! Он не думает, чтобы последний вопль погибающего червя мог Его порадовать*, - так кончает он горьким сарказмом в безнадежности отчаяния. Азраилу тоже кажется, что он сотворен, *чтобы игрушкою служить*, и он тоже горько вопрошает Всесильного Бога: зачем Он его сотворил; ведь Он мог знать про будущее. *Неужели Ему мил его стон?* Проклинает, наконец, Божье владычество и Вадим, *проклинает в час своей кончины за то, что Бог проклял его в час рождения*. Таков тяжелый внутренний опыт Лермонтова, который все более и более обостряется по мере приближения ко второму периоду его творчества. Бурные годы первого петербургского периода, длившиеся почти до самого изгнания на Кавказ, - годы, когда, казалось, земное начало окончательно взяло верх, осложняют этот опыт еще с другой стороны. Теперь уже не одна больная возбужденная фантазия доставляет ему пищу для его мучительно тяжелых дум; он слишком хорошо узнал на деле, что такое жизнь, каков может быть размах и сила бунтующей плоти (*Гошпиталь*, *Петергофский праздник*, *Уланша*); он испытал, сколько мук заключается в слепых и диких неудержимых страстях, какой ужас таит в себе земное, *порочное* начало. И он на первых порах еще гораздо больше, чем прежде, тяготится своим существованием. Он не знает и никогда не знал, что такое цельность, полнота жизни. Нестерпимые муки, настоящая пытка - постоянно жаждать, домогаться и никогда не достигать. Драма *Маскарад* отражает это душевное состояние. В ней много автобиографического и автопортретного, но образ главного героя, Арбенина, развертывается на фоне реальных бытовых картин. Подобно автору, Арбенин тоже человек гордый, смелый, с непреклонной волей, тоже мученик своих страстей, жертва внутренних противоречий. Ему, как демону, кажется, что его возродила к новой чистой жизни любовь *слабого создания, ангела красоты*. Без нее *нет у него ни счастья, ни души, ни чувства, ни существования*; он уже давно успел разгадать *шараду жизни, где первое - рождение, где второе - ужасный ряд забот и муки тайных ран, где смерть последнее, а целое - обман*. Но мыслимо ли возрождение для такого человека? Ведь его бури не временные, легкоодолимые, а бури рока, заранее и раз навсегда определившего ему быть *меж двух жизней, в страшном промежутке*. Какой-нибудь случай - и все шаткое счастье, основанное на таком неестественном союзе, как его с ангелом красоты, весь душевный временный покой сейчас же рушится. Арбенин лишь внешне возродился. Он не сумел проникнуться до конца началами чистоты и совершенства: для этого в его душе было слишком мало веры. Он убил ее, свою любовь, свое возрождение, и вновь остался один со своими прежними муками. Демонская концепция, разыгранная среди смертных, из аллегории стала символом: ведь Арбенин, как и демон, отверженец Неба - только богоотступник, а не богоотрицатель, ибо он верит, что есть мир прекрасный: он ей *откроется, и ангелы возьмут ее в небесный свой приют*. Земля осуждена, но не надолго. Вскоре появляются уже те новые элементы в его мироощущении, которые и определяют основную тенденцию второго периода его творчества. В следующем произведении, *Боярине Орша*, Лермонтов опять берет землю под свою защиту, снова борется за ее равноправность с Небом. Арсений, преданный в руки монастырских судей, поднимает бунт против законов святой обители. Он хочет воли, хочет узнать, *прекрасна ли земля*, *для воли иль тюрьмы на этот свет родимся мы*. Это - веление сердца, в котором есть другой закон, *ему не менее святой*. И он настолько сын земли, поклонник ее здоровых стихийных сил, что он и от рая готов отказаться, если не найдет там своего земного идеала. *Что без нее земля и рай? Одни лишь звучные слова, блестящий храм без божества*. И тут уже ясно намечаются основные тона главного мотива *Мцыри*, и яснее всего эти новые элементы в творчестве Лермонтова. Это - признание самоценности языческого начала, возможность не только оправдать землю, но и принять ее целиком за ее красоту, за те покоряющие восторги, которые дарит человеку природа. Арсений убежал из стен святых, укрылся в лоне природы, слился с нею и сразу *забыл печали бытия*. То же делает и Мцыри, который всю свою жизнь лелеял одну мечту: вырваться из этих *душных келий и молитв в чудный мир тревог и битв*. Лермонтов пользуется здесь всем богатством своих красок и пленительно рисует грешную землю. Перед нами совсем иное, новое, просветленное отношение к ней. Поэту открылись в ней какие-то иные ценности, иной смысл, и он всецело держит сторону Мцыри даже тогда, когда тот чувствует себя братом барса и, подобно ему, жаждет крови. *Мцыри* написаны позже (в 1840 г.), но уже теперь, в самом начале этого периода, эта новая струя в творчестве Лермонтова, эта близость к земле чувствуется достаточно сильно. Поэт и на небо начинает смотреть другими глазами, говорить о нем с какой-то чудесной простотой, именно словами земли. Таковы лучшие его небесные гимны: *Ветка Палестины*, молитва: *Я, Матерь Божия*, *Когда волнуется желтеющая нива*. В особенности характерно *Когда волнуется желтеющая нива*; здесь уже ясное предчувствие примирения обоих начал: неба и земли. Не синие горы Кавказа пленяют его, не в грозных завываниях диких бурь улавливает он родственные душе звуки; в нем вызывает чувство умиления свежий лес, шумящий при звуке ветерка, и сагу таинственную ему лепечет *студеный ключ, играя по оврагу*. И когда он воспринимает все эти простые, естественные звуки, тогда он может *счастье постигнуть на земле и в небесах увидеть Бога*. Земля стала ему совсем близкой и родной, и позднее - в стихотворении *Выхожу один я на дорогу* (1841), поэт уже знает, что ему нужны земные грезы; ему нужно, чтобы во время векового сна *в груди дремали жизни силы, чтобы дыша вздымалась тихо грудь, и сладкий голос пел про любовь, и темный дуб, вечно зеленея, над ним склонялся и шумел*. Он чувствует, что его отчизна уже не только могучий Кавказ, но и скромная, простая деревенская Русь, и он любит ее *странною любовью*, любит *ее полей холодное молчанье, лесов дремучих колыханье, дрожащие огни печальных деревень, дымок спаленной жнивы и на холме средь желтой нивы чету белеющих берез* (*Отчизна*). Лучи этой новой любви отбрасываются как бы и назад и ярко отражаются в его прекрасной *Песне про царя Ивана Васильевича Грозного* (1837). Далекое прошлое России рисуется ему уже не в фантастических очертаниях, как раньше в *Сыне вольности*, а во всей прелести народной былинной простоты, и он узор за узором выводит картины тогдашнего быта. Ему открылся дух того времени, он постиг несложную, но цельную психологию тех людей. Еще сильнее сказывается новая тенденция в отношении Лермонтова к современности. Теперь он заинтересован в вопросах земли; он выстрадал право предъявлять к человеческой личности свои высокие требования. От того так мощно звучат те укоры, которые он посылает своему поколению, и прежде всего людям определенного круга. Главным сатириком является он уже в стихотворении: *На смерть Пушкина*, в обращении *надменным потомкам известной подлостью прославленных отцов*, *свободы, гения и славы палачам*. Он хорошо знает этот *свет завистливый и душный*, он изучал его, скрывая свои думы под непроницаемой маской. Тонким и чутким наблюдателем жизни сказывается он и в *Думе*, и в стихотворении *Первое января*: резко и выпукло набросаны им черты общества той эпохи, расслабленного и обезволенного - те самые черты, которые одновременно рисуются в широких рамках бытового романа: в *Герое нашего времени*. Печорин и Грушницкий - типические образы, ставшие определением того ряда явлений, который Лермонтов наметил в свой *Думе*: (*и ненавидим мы, и любим мы случайно, ничем не жертвуя ни злобе, ни любви, и царствует в душе какой-то холод тайный, когда огонь кипит в крови*). Грушницкий типичнее Печорина и больше годится в *герои нашего времени*; в Печорине еще слишком много автопортретности. Лермонтов сделал его одиноким, наделил его своей сильной волей, неустанной тревогой духа, анализирующим разумом, беспощадной искренностью в отношении к себе, знанием людей, способностью нежно любить, глубоко чувствовать природу, делать его одиноким - словом, подчеркивает, как можно ярче, все индивидуальное, чтобы скрыть под ним типическое: эгоизм, мелочную страсть к позировке, душевный холод. Тем сильнее проявляются эти черты в Грушницком. Его, и за одно с ним все *водяное* общество, Лермонтов не пощадил, и получилась широкая и правдивая картина жизни определенного круга. Картина выходит особенно яркой благодаря архитектонике романа: Максим Максимович нарисован раньше, и когда потом проходят действующие лица из *дневника Печорина*, то им все время противостоит его великолепная фигура во всей своей чистоте, несознанном героизме и смиренномудрии - с теми чертами, которые нашли свое дальнейшее углубление у Толстого в Платоне Каратаеве, у Достоевского в смиренных образах из *Идиота*, *Подростка* и *Братьев Карамазовых*. На фоне глубокой внутренней борьбы между двумя противоположными стихиями - небом и землею, переход от безусловного признания примата первого над вторым через признание их равноправности к радостному ощущению возможности их примирения, их слияния, синтеза между ними, - таков был тяжелый путь жизни и творчества Лермонтова. Этот путь далеко еще не был закончен: его оборвала преждевременная гибель и то, что ему открылось в лучшие мгновения, к чему он так упорно шел, лишь манило его своим счастьем, но еще не переродило его душу до последних оснований. Оттого и возможны были частые перебои, отзвучия прежних тяжелых переживаний. В таких стихотворениях, как: *Гляжу на будущность с боязнью*, *И скучно и грустно*, *Благодарность*, *Дубовый листок оторвался от ветки родимой*, тоска опять обостряется до прежней нестерпимой боли, и снова рыдает в них безнадежность крайнего абсолютного отрицания всякого смысла жизни. *И жизнь, как посмотришь с холодным вниманием вокруг - такая пустая и глупая шутка*: вот основной мотив всех этих элегий. Старая болезнь духа сказывается также в том, что он вновь возвращается к *Демону*, пишет свой последний, пятый очерк, в котором опять ставит с прежней остротой прежнюю проблему о назначении жизни, об отношении человека к Богу, земли к небу. Здесь Лермонтов уже окончательно сливается со своим демоном, сделав его похожим *на вечер ясный: ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет*. Следы тяжелых настроений имеются и в *Сказке для детей*, и в *Беглеце*, и в прекрасном по своей безыскусственности *Валерике*, рисующем картины военной походной жизни, и в пророческом *Сне*, в котором он предугадал свой преждевременный конец. И все-таки это не более, как отзвучия, еще резче подчеркивающие основную тенденцию его творчества второго периода. Его время не могло дать ему ту арену для действия, в которой так нуждался его активный волевой характер. В этом смысле Лермонтов безусловно наполовину *герой безвременья*. Он умер, не успев окончательно примириться с жизнью, и следовавшие за ним поколения его всегда воспринимали как бунтаря Прометея, восставшего на самого Бога, как трагическую жертву внутренних противоречий, как воплощение вечно печального духа отрицания и сомнения. Полны поэтому глубокого смысла те слова, в которых Белинский, сопоставляя Лермонтова с Пушкиным, резко подчеркивает их полярность: *Нет двух поэтов, - говорит он, - столь существенно различных, как Пушкин и Лермонтов. Пафос Пушкина заключается в сфере самого искусства, как искусства, пафос поэзии Лермонтова заключается в нравственных вопросах о судьбе и правах человеческой личности. Пушкин лелеял всякое чувство, и ему любо было в теплой стороне предания; встречи с демоном нарушали гармонию духа его, и он содрогался этих встреч; поэзия Лермонтова растет на почве беспощадного разума и гордо отрицает предание. Демон не пугал Лермонтова: он был его певцом*. *Гордая вражда с небом, презрение рока и предчувствие его неизбежности* - вот что характерно для его поэзии. Это - самые верные слова из всех, которые когда-либо были сказаны про историческое значение Лермонтова; они указывают на ту внутреннюю интимную связь, которая существует между творчеством Лермонтова и всей последующей русской художественной мыслью, главным образом в лице Достоевского, Толстого и их школ. Эта связь - не столько в сюжетах, в отдельных частных идеях, сколько в основных тонах настроений, в мироощущении. Пушкинская ясность гармонии, светлая уравновешенность оставалась лишь в идеале; к ней стремились, но никогда ее не испытывали; преобладала именно лермонтовская тревога духа, его мучительная борьба с самим собою, его трагическое ощущение неодолимости внутренних противоречий, и на почве всего этого - отстаиванье прав человеческой личности, доходящее до гордой вражды с небом, до богоотступничества. Литература. I. Издания: *Герой Нашего Времени*, части I - II, изд. И. Глазунова (СПб., 1840); тогда же вышли *Стихотворения М. Лермонтова*; *Полное собрание сочинений русских авторов. Сочинения Лермонтова*, тома I - II, изд. А. Смирдина (СПб., 1847); несколько более полное издание (Глазунова) - *Сочинения Лермонтова* (СПб., 1856). *Сочинения Лермонтова, приведенные в порядок и дополненные С.С. Дудышкиным*, тома I - II, изд. А.И. Глазунова (СПб., 1860); при II томе - *Материалы для биографии и литерат. оценки Лермонтова*. Существенные дополнения и поправки к этому изданию П. Ефремова , в *Библиографических Записках* 1861 г.; № 3, 16, 18 и 20. *Сочинения Лермонтова*, под ред. П.А. Ефремова, изд. *Новое Время* (СПб, 1880). Первое полное издание В.Ф. Рихтера, под ред. П.А. Висковатова , в 6 томах; в III томе библиография составлена Н.Н. Буковским, в VI томе *Жизнь и творчества Лермонтова*, П.А. Висковатова (М., 1889 - 1891). *Сочинения М.Ю. Лермонтова*, под редакцией и с примечаниями И.М. Болдакова , тома I - V, первые 3 тома редактированы очень тщательно, изд. Елиз. Гербек (М., 1891). *Полное собрание сочинений Лермонтова*, под ред. Арс. И. Введенского , тома I - IV, по полноте и исправности текста одно из лучших (СПб., 1903). *Полное собрание сочинений М.Ю. Лермонтова*, под ред. Д.И. Абрамовича , *Академическая библиотека русских писателей*, издание Академии Наук - самое полное, там же см. даты написания всех произведений Лермонтова (т. V, стр. 5 - 21) (СПб., 1910 - 1912). II. Биографические сведения. а) Ранние годы. *Воспоминания А.П. Шан-Гирея* (*Русское Обозрение*, 1890, кн. VIII); *Заметки и воспоминания художника-живописца - М.Е. Меликова* (*Русская Старина*, 1896, кн. VI); *Воспоминания* А.М. Миклашевского (*Русская Старина*, 1884, кн. XII); П.Ф. Вистенгофа (*Исторический Вестник*, 1884, кн. V); *Записки* Я.А. Хвостовой (рожд. Сушковой), изд. М.И. Семевским (СПб., 1871; критический отзыв о них сестры автора Е.А. Ладыженской, *Русский Вестник*, 1872, кн. II). b) Годы юнкерства и военная служба. *Воспоминания Миклашевского*; А. Меринский (*Русский Мир*, 1872, № 205); Н.С. Мартынов *Русский Архив*, 1893, II [8]; *Исторический очерк Николаевского Кавалерийского училища* (СПб., 1873); В. Потто *История 44-го драгунского Нижегородского полка* (т. IV); Д.В. Ракович *Тенгинский полк на Кавказе* (Тифлис, 1900). с) Литературно-общественные отношения. *Записки* А.О. Смирновой (ч. II, СПб., 1897); *Воспоминания* Н.М. Сатина (*Почин*. Сборник Общества любителей российской словесности на 1895 г.); М.Н. Лонгинова (*Русская Старина*, 1873, кн. III и IV); графини Е.П. Ростопчиной (*Русская Старина*, 1882, кн. IX); Фр. Боденшедта (*Современник*, 1861, кн. II, стр. 326); И.И. Панаева (*Современник*, 1861, кн. II, стр. 656 - 663); графа В.А. Соллогуба (*Исторический Вестник*, 1886, кн. IV - VI); князя А.В. Мещерского (*Русский Архив*, 1900, № 9, стр. 80 - 81); А.Я. Головачевой-Панаевой (*Исторический Вестник*, 1889, кн. II, стр. 313). d) Последние дни жизни Лермонтова: *Воспоминания* Э.А. Шан-Гирей (*Русский Архив*, 1889, № 6, стр. 315 - 320); *Новое Время*, 1881, № 1983; *Нива*, 1885, № 20; *Русский Архив*, 1887, № 11; *Север*, 1891, № 12; *Русское Обозрение*, 1891, кн. IV, стр. 707 - 712); князя А.И. Васильчикова (*Русский Архив*, 1872, № 1); Н.П. Раевского (*Нива*, 1885, № 7, 8); *Дело следственной комиссии о поединке Лермонтова с Н.С. Мартыновым* (*Русский Архив*, 1893, кн. II [8], стр. 595 - 606); *Дело о погребении Лермонтова* (*Русское Обозрение*, 1895, кн. II, стр. 841 - 876). Сводные биографические работы о Лермонтове: П.А. Висковатов (см. VI том *Собрания сочинений Лермонтова* под его редакцией); А.М. Скабичевский *М.Ю. Лермонтов* (СПб., 1905, 2-е изд.); А.И. Введенский (при I томе *Полного собрания сочинений*, СПб., 1903). III. Критики и библиография. Белинский (*Полное собрание сочинений*, под редакцией С.А. Венгерова , том V, стр. 290 - 372), и том VI, стр. 1 - 62); А. Григорьев (*Сочинения*, том I, СПб., 1876); Н.Г. Чернышевский *Очерки Гоголевского периода русской литературы* (1893); А.Н. Пыпин (в I томе *Собрания сочинения Лермонтова*, изданного в 1873 г., под ред. П.А. Ефремова); В.Д. Спасович *Байронизм у Лермонтова* (*Сочинения*, т. II, также отдельное издание, Вильна, 1910); Н.А. Котляревский *М.Ю. Лермонтов. Личность поэта и его произведения* (последнее издание, 1912); В.О. Ключевский *Грусть* (*Русская Мысль*, 1891, кн. VII); С.А. Андреевский *Лермонтов. Характеристика* (*Литературные Очерки*, СПб., 1902); Н.К. Михайловский *Герой безвременья* (*Сочинения*, т. V, стр. 303 - 347); Н.П. Дашкевич *Мотивы мировой поэзии в творчестве Лермонтова* (*Чтения в Историческом Обществе Нестора Летописца*, кн. VI, отд. II); его же *Демон в мировой поэзии* (там же, кн. VII); О.П. Герасимов *Очерк внутренней жизни Лермонтова по его произведениям* (*Вопросы Философии и Психологии*, кн. III); П.В. Владимиров *Исторические и народнобытовые сюжеты в поэзии М.Ю. Лермонтова* (Киев, 1892); А. Бороздин *Характеристика поэзии Лермонтова* (СПб., 1891); И. Анненский *Об эстетич. отношении Лермонтова к природе* (*Русская Школа*, кн. 12, 1891); его же *Книга отражений*; Владимир Соловьев (*Сочинения*, т. VIII); Д.С. Мережковский *Лермонтов. Поэт сверхчеловечества* (СПб., 1909); В.В. Розанов *Вечно печальная дуэль* (*Литературные Очерки*); К.Д. Бальмонт *Горные вершины*, кн. I (М., 1904); П. Кропоткин *Идеалы и действительность в русской литературе* (СПб., 1907); Е. Соловьев (Андреевич) *Очерки по истории русской литературы XIX века*; Ю. Айхенвальд *Силуэты русских писателей* (выпуск I, М., 1906, 2-е издание, 1912); А. Волынский *Книга великого гнева* (СПб., 1904); И. Иванов *Новая культурная сила. Русские писатели XIX века* (СПб., 1901); Н.И. Коробка *Личность в русском обществе и литературе* (СПб., 1903); Д.Н. Овсянико-Куликовский *История русской интеллигенции*, часть I - Из юбилейной литературы 1914 г.: Овсянико-Куликовский *М.Ю. Лермонтов*, Родзевич *Лермонтов как романтик* (Киев, 1914); Нейман *Влияние Пушкина на творчество Лермонтова* (Киев, 1914); Л. Семенов *Лермонтов и Толстой* (М., 1914); Г.Ю. Феддерс *Эволюция типа *странного человека* у Лермонтова* (Нежин, 1914); А.В. Семека *М.Ю. Лермонтов* (СПб., 1914, там же - библиография за 1814 - 1914 годы); *Венок Лермонтову* (Юбилейный сборник, куда вошли статьи П. Сакулина, Н. Бродского, Н. Мендельсона, М.И. Розанова и других, М., 1914); А. Закржевский *Лермонтов и современность* (Киев, 1915); М. Гершензон *Умиление* (*София*, 1914, кн. III); его же, в томе VI *Собрания сочинений А. Пушкина* под редакцией С.А. Венгерова. О Лермонтове в иностранной литературе см. *Собрание сочинений Лермонтова*, издание Академии Наук, т. V, стр. 79 - 126. А. Долинин. См. также статьи: Абрамович Дмитрий Иванович ; Айхенвальд Юлий Исаевич ; Амани Николай Николаевич ; Андреевский Сергей Аркадьевич ; Анненкова Варвара Николаевна ; Арабажин Константин Иванович ; Арнольди (И.К., А.И.) ; Арсеньев Илья Александрович ; Ашарин Андрей Александрович ; Бальмонт Константин Дмитриевич ; Баратынский Евгений Абрамович ; Белинский Виссарион Григорьевич ; Бестужев Александр Александрович (Марлинский) ; Бларамберг Павел Иванович ; Болдаков Иннокентий Михайлович ; Бурачек Степан Анисимович ; Вадим Храбрый ; Вальберхова Мария Ивановна ; Васильчиков Александр Илларионович ; Введенский Арсений Иванович ; Вердеревский Евгений Александрович ; Виардо Полина (Viardot-Garcia) ; Висковатов Павел Александрович (Висковатый) ; Вонлярлярский Василий Александрович ; Врубель Михаил Александрович ; Галахов Алексей Дмитриевич ; Гетманец М. (псевдоним) ; Глазунов Александр Константинович ; Глазуновы ; Глинка Михаил Иванович ; Голицын Сергей Павлович ; Долгоруковы ; Дудышкин Степан Семенович ; Ефремов Петр Александрович ; Зайцев Варфоломей Александрович ; Здзеховский Мариан (Zdziechowski) ; Зиновьев Алексей Зиновьевич ; Зичи Михаил Александрович (Zichy) ; Катуар Георгий Львович ; Каудзите (братья Рейнгольд и Матвей) ; Ключевский Василий Осипович ; Краевский Андрей Александрович ; Кюи Цезарь Антонович ; Лебедева Ольга Сергеевна ; Лермонтовы ; Лопарев Хрисанф Мефодиевич ; Мартынов Николай Соломонович ; Налбандьян Микаэл ; Некрасов Николай Алексеевич ; Некрасова Екатерина Степановна ; Никитин Иван Саввич ; Одоевский Александр Иванович ; Опекушин Александр Михайлович ; Павленков Флорентий Федорович ; Пастернак Леонид Осипович ; Петренко Михаил Николаевич ; Полежаев Александр Иванович ; Полонский Яков Петрович ; Полторацкий Сергей Дмитриевич ; Пушкин Александр Сергеевич ; Россия, разд. История русской литературы (XVIII век и первая половина XIX века) ; Россия, разд. Русская литература (реакция и эпоха нигилизма) ; Ростопчина Евдокия Петровна ; Сенковский Осип-Юлиан Иванович ; Сильчевский Дмитрий Петрович ; Смирнова Александра Осиповна ; Спасович Владимир Данилович ; Спендиаров Александр Афанасьевич ; Столыпины ; Таборовский Станислав Осипович ; Толстой Лев Николаевич ; Фитингоф-Шель Борис Александрович ; Фруг Семен Григорьевич ; Хвостова Екатерина Александровна ; Христианович Николай Филиппович ; Цейдлер Михаил Иванович ; Чавчавадзе Илья Григорьевич ; Шамиль ; Шварц Вячеслав Григорьевич ; Шевченко Тарас Григорьевич ; Шевырев Степан Петрович ; Шеншин Афанасий Афанасьевич (Фет) ; Эристов Георгий Давидович ; Эристов Рафаил Давидович ; Якубович Петр Филиппович .... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

Лермонтов, Михаил Юрьевич - гениальный русский поэт. Родился в Москве в ночь со 2 на 3 октября 1814 г. Русская ветвь рода Лермонтовых ведет свое начало от Георга Лермонта, выходца из Шотландии, взятого в плен при осаде крепости Белой и в 1613 г. уже числившегося на "Государевой службе", владевшего поместьями в Галичском уезде (ныне Костромской губернии). В конце XVII века внуки его подают в Разрядный Приказ "Поколенную роспись", в которой они называют своим предком того шотландского вельможу Лермонта, который, принадлежа к "породным людям Английской земли", принимал деятельное участие в борьбе Малькольма, сына короля Дункана, с Макбетом. Фамилию Lermont носит также легендарный шотландский поэт-пророк XIII века; ему посвящена баллада Вальтера Скотта: "Thomas the Rymer", рассказывающая о том, как Томас был похищен в царство фей и там получил вещий свой дар. Юная фантазия Лермонтова колеблется между этим чарующим преданием о родоначальнике-шотландце и другой, также пленительной для него мечтой - о родстве с испанским герцогом Лерма. Он называет Шотландию "своей", считает себя "последним потомком отважных бойцов", но в то же время охотно подписывается в письмах М. Lerma, увлекается сюжетами из испанской жизни и истории (первые очерки "Демона", драма "Испанцы") и даже рисует портрет своего воображаемого испанского предка. В поколениях, ближайших ко времени поэта, род Лермонтовых считался уже захудалым; отец его, Юрий Петрович, был пехотный капитан в отставке. По словам близко знавших его людей, это был замечательный красавец, с доброй и отзывчивой душой, но крайне легкомысленный и несдержанный. Поместье его - Кропотовка, Ефремовского уезда Тульской губернии - находилось по соседству с имением Васильевским, принадлежавшим Елизавете Алексеевне Арсеньевой, урожденной Столыпиной. Красота и столичный лоск Юрия Петровича пленили единственную дочь Арсеньевой, нервную и романтически-настроенную Марию Михайловну. Несмотря на протесты своей гордой матери, она вскоре стала женой небогатого "армейского офицера". Семейное их счастье продолжалось, по-видимому, очень недолго.Постоянно болея, мать Лермонтова умерла весною 1817 г., оставив в воспоминаниях сына много смутных, но дорогих ему образов. "В слезах угасла моя мать", - говорил Лермонтов и помнил, как она певала над ним колыбельные песни. Бабушка Лермонтова, Арсеньева, перенесла на внука всю свою любовь к умершей дочери и страстно к нему привязалась, но тем хуже стала относиться к зятю; распри между ними приняли такой обостренный характер, что уже на 9-й день после смерти жены Юрий Петрович вынужден был покинуть сына и уехать в свое поместье. Он лишь изредка появлялся в доме Арсеньевой, каждый раз пугая ее своим намерением забрать сына к себе. До самой смерти его длилась эта взаимная вражда, и ребенку она причинила очень много страданий. Лермонтов сознавал всю неестественность своего положения и все время мучился в колебаниях между отцом и бабушкой. В драме "Menschen und Leidenschaften" отразилось болезненное переживание им этого раздора между близкими ему людьми. Арсеньева переехала вместе с внуком в имение "Тарханы", Пензенской губернии, где и протекало все детство поэта. Окруженный любовью и заботами, он уже в ранние годы не знает радости и погружается в собственный мир мечты и грусти. Здесь сказывалось, быть может, и влияние перенесенной им тяжелой болезни, которая надолго приковала его к постели и приучила к одиночеству; сам Лермонтов сильно подчеркивает ее значение в юношеской неоконченной "Повести", где рисует свое детство в лице Саши Арбенина: "Он выучился думать... Лишенный возможности развлекаться обыкновенными забавами детей, Саша начал искать их в самом себе. Воображение стало для него новой игрушкой... В продолжение мучительных бессонниц, задыхаясь между горячих подушек, он уже привыкал побеждать страдания тела, увлекаясь грезами души... Вероятно, это раннее умственное развитие немало помешало его выздоровлению". Уже теперь намечается в Лермонтове распад между миром затаенных грез и миром повседневной жизни. Он чувствует себя отчужденным среди людей и в то же время жаждет "родной души", такой же одинокой. Когда мальчику было 10 лет, его повезли на Кавказ, на воды; здесь он встретил девочку лет 9-ти и в первый раз узнал чувство любви, оставившее память на всю его жизнь и неразрывно слившееся с первыми подавляющими впечатлениями Кавказа, который он читает своей поэтической родиной ("Горы Кавказа для меня священны; вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю о вас, да о небе"). Первыми учителями Лермонтова были какой-то беглый грек, больше занимавшийся скорняжным промыслом, чем уроками, домашний доктор Ансельм Левис и пленный офицер Наполеоновской гвардии, француз Капэ. Из них наиболее заметное влияние оказал на него последний, сумевший внушить ему глубокий интерес и уважение к "герою дивному" и "мужу рока". По смерти Капэ был взят к дом французский эмигрант Шандро, выведенный потом Лермонтовым в "Сашке" под именем маркиза de Tess, "педанта полузабавного", "покорного раба губернских дам и муз", "парижского Адониса". Шандро скоро сменил англичанин Виндсон, знакомивший Лермонтова с английской литературой, в частности с Байроном, который сыграл в его творчестве такую большую роль. В 1828 г. Лермонтов в Московский университетский Благородный пансион и пробыл в нем около двух лет. Здесь процветал вкус к литературе; как и раньше, учениками составлялись рукописные журналы; в одном из них - "Утренней Заре" - Лермонтов был главным сотрудником и поместил свою первую поэму - "Индианка". Из русских писателей на него влияет сильнее всего Пушкин , пред которым он преклонялся всю свою жизнь, а из иностранных - Шиллером, особенно своими первыми трагедиями. У них обоих поэт находит образы, нужные ему для выражения своего собственного, по-прежнему, тяжелого состояния. Его гнетет печальное одиночество; он готов окончательно порвать с внешней жизнью, создать "в уме своем мир иной, и образов иных существование". Грезы его "удручены ношею обманов"; он живет, "не веря ничему и ничего не признавая". В этих излияниях, конечно, не мало преувеличений, но в их основе несомненно лежит духовный разлад с окружающей жизнью. К 1829 г. относятся первый очерк "Демона" и стихотворение "Монолог"; в обоих вылилось очень ярко это тяжелое настроение. В первом поэт отказывается от "нежных и веселых песней", сравнивает свою жизнь со "скучным осенним днем", рисует измученную душу демона, живущего без веры, без упований, ко всему на свете относящегося с равнодушием и презрением. В "Монологе" мрачными красками изображаются захудалые "дети севера", их душевная тоска, пасмурная жизнь без любви и дружбы сладкой. Весною 1810 г. Благородный пансион преобразовывается в гимназию, и Лермонтов оставляет его. Лето он проводит в Середникове, подмосковном имении брата бабушки, Столыпина. Недалеко от Середникова жили его московские знакомые барышни, А. Верещагина и ее подруга Е. Сушкова, "черноокая" красавица, в которую Лермонтов возмечтал себя серьезно влюбленным. В записках Сушковой Лермонтов рисуется невзрачным, неуклюжим, косолапым мальчиком, с красными, но умными выразительными глазами, со вздернутым носом и язвительно-насмешливой улыбой. Кокетничая с Лермонтовым, Сушкова в то же время беспощадно над ним издевалась. В ответ на его чувства ему предлагали "волан или веревочку, угощали булочками с начинкой из опилок". Когда они встретились вновь при совершенно иной обстановке, Лермонтов отомстил Сушковой очень зло и жестоко. В это же лето возникает серьезный интерес Лермонтова к личности и поэзии "огромного" Байрона, которого поэт всю жизнь свою "достигнуть бы хотел". Ему отрадно думать, что у них "одна душа, одни и те же муки"; ему страстно хочется, чтобы и "одинаков был удел". С самого начала здесь скорее ощущение родственности двух мятежных душ, чем то, что разумеют обыкновенно под влиянием. Об этом говорят те многочисленные параллели и аналогии, общие мотивы, образы и драматические положения, которые можно найти у Лермонтова и в самый зрелый период, когда о подражании не может быть и речи. Осенью 1830 г. Лермонтов поступает в Московский университет на "нравственно-политическое отделение". Университетское преподавание того времени мало способствовало умственному развитию молодежи. "Ученость, деятельность и ум, по выражению Пушкина, чужды были тогда Московскому университету". Профессора читали лекции по чужим руководствам, находя, что "умнее не сделаешься, хотя и напишешь свое собственное". Начиналась серьезная умственная жизнь в студенческих кружках, но Лермонтов со студентами не сходится; он больше тяготеет к светскому обществу. Впрочем, кое-что из надежд и идеалов тогдашней лучшей молодежи находит, однако, отражение и у него в драме "Странный человек" (1831), главный герой которой, Владимир, - воплощение самого поэта. Он тоже переживает семейную драму, тоже раздираем внутренними противоречиями; он знает эгоизм и ничтожество людей и все-таки стремится к ним; когда "он один, то ему кажется, что никто его не любит, никто не заботится о нем - и это так тяжело!" Это - душевное состояние самого Лермонтова. И тем ценнее та сцена, когда мужик рассказывает Владимиру о жестокостях помещицы и о других крестьянских печалях, и он приходит в ярость, и у него вырывается крик: "О, мое отечество! мое отечество!" Все же это только случайный мотив, стороной задевающий душу поэта; главными, основными остаются по-прежнему разлад между мечтой и действительностью, трагическое столкновение противоположных начал, чистого и порочного, глубокая ненависть к людям, к тому самому "свету", в котором он так охотно бывал. В Московском университете Лермонтов пробыл менее двух лет. Профессора, помня его дерзкие выходки, срезали его на публичных экзаменах. Он не захотел остаться на второй год на том же курсе и переехал в Петербург, вместе с бабушкой. Незадолго до этого умер его отец; впоследствии, в часы горестных воспоминаний, поэт оплакал его в стихотворении: "Ужасная судьба отца и сына". В Петербургский университет Лермонтов не попал: ему не зачли двухлетнего пребывания в Москве и предложили держать вступительный экзамен на первый курс. По совету своего друга Столыпина он решил поступить в школу гвардейских юнкеров и подпрапорщиков, куда и был зачислен приказом от 10 ноября 1832 г., "сначала унтер-офицером, потом юнкером". Почти в одно время с ним поступил в школу и его будущий убийца, Н.С. Мартынов , в биографических записках которого поэт-юнкер рисуется как юноша, "настолько превосходивший своим умственным развитием всех других товарищей, что и параллели между ними провести невозможно. Он поступил в школу, по словам Мартынова, уже человеком, много читал, много передумал; другие еще вглядывались в жизнь, он уже изучил ее со всех сторон. Годами он был не старше других, но опытом и воззрением на людей далеко оставлял их за собою". Лермонтов пробыл в школе "два страшных года", как он сам выражается. Земная стихия его натуры одержала на время полную победу над другой, лучшей частью его души, и он с головой окунулся в царивший в школе "разгул". Об этом времени его родственник Шан-Гирей пишет следующее: "Способности свои к рисованию и поэтический талант Лермонтов обратил на карикатуры, эпиграммы и разные неудобные в печати произведения, вроде "Уланши", "Петергофского праздника", помещавшиеся в издаваемом в школе рукописном иллюстрированном журнале, а некоторые из них ходили по рукам и отдельными выпусками". Ему грозила полная нравственная гибель, но он сумел и здесь сберечь свои творческие силы. В часы раздумья, скрывая свои серьезные литературные замыслы даже от друзей, поэт "уходил в отдаленные классные комнаты, по вечерам пустые, и там один просиживал долго и писал до поздней ночи". В письмах к своему другу, М. Лопухиной, он изредка открывает эту лучшую часть своей души, и тогда слышится горькое чувство сожаления о былых оскверненных мечтаниях. По выходе из школы (22 ноября 1834 г.) корнетом лейб-гвардии гусарского полка, Лермонтов поселяется со своим другом А.А. Столыпиным в Царском Селе, продолжая вести прежний образ жизни. Он делается "душою общества молодых людей высшего круга, запевалой в беседах, в кружках, бывает в свете, где забавляется тем, что сводит с ума женщин, расстраивает партии", для чего "разыгрывает из себя влюбленного в продолжение нескольких дней". К этому-то времени и относится развязка давнишнего романа Лермонтова с Е. Сушковой. Он прикинулся вновь влюбленным, на этот раз добившись ее взаимности; обращался с нею публично, "как если бы она была ему близка", и когда заметил, "что дальнейший шаг его погубит, быстро начал отступление". Как ни сильны, однако, его увлечения "светом" и его желание создать себе в нем "пьедестал" - все это лишь одна сторона его жизни: сказывается все та же двойственность его натуры, его искусство скрывать под маской веселости свои интимные чувства и настроения. Прежние мрачные мотивы осложняются теперь чувством глубокого раскаяния и усталости. Оно звучит в его автобиографической повести "Сашка", в драме "Два брата", в его лирике; оно отражается также в его письмах к М. Лопухиной и Верещагиной. В конце 1835 г. до него дошли слухи, что Варвара Лопухина, которую он издавна любил и не переставал любить до конца жизни, выходит замуж за Н.И. Бахметьева. Шан-Гирей рассказывает, как Лермонтова поразило известие о ее замужестве. К 1835 г. относится и первое появление Лермонтова в печати. До тех пор Лермонтов был известен, как поэт, лишь в офицерских и светских кругах. Один из его товарищей, без его ведома, забрал у него повесть "Хаджи-Абрек" и отдал ее в "Библиотеку для Чтения". Лермонтов остался этим очень недоволен. Повесть имела успех, но Лермонтов долго еще не хотел печатать своих стихов. Смерть Пушкина показала Лермонтова русскому обществу во всей мощи его гениального таланта. Лермонтов был болен, когда разнеслась по городу весть об этом страшном событии. До него доходили различные толки; некоторые, "особенно дамы, оправдывали противника Пушкина", находя, что "Пушкин не имел права требовать любви от жены своей, потому что был ревнив, дурен собою". Негодование охватило поэта, и он излил его на бумагу. Сначала стихотворение оканчивалось словами: "И на устах его печать". В таком виде оно быстро распространилось в списках, вызвало бурю восторгов, а в высшем обществе возбудило негодование. Когда Столыпин стал при Лермонтове порицать Пушкина, доказывая, что Дантес иначе поступить и не мог, Лермонтов моментально прервал разговор и в порыве гнева написал страстный вызов "надменным потомкам" (последние 16 стихов). Стихотворение было понято как "воззвание к революции"; началось дело, и уже через несколько дней (25 февраля), по Высочайшему повелению, Лермонтов был переведен в Нижегородский драгунский полк, действовавший на Кавказе. Лермонтов отправлялся в изгнание, сопровождаемый общими сочувствиями; на него смотрели как на жертву, невинно пострадавшую. Кавказ возродил Лермонтова, дал ему успокоиться, на время прийти в довольно устойчивое равновесие. Начинают яснее намечаться проблески какой-то новой тенденции в его творчестве, которая проявилась с такой красотой и силой в его "Песне про царя Ивана Васильевича Грозного", на Кавказе законченной, и в таких стихотворениях, как "Я, матерь Божия..." и "Когда волнуется желтеющая нива". Благодаря связям бабушки, 11 октября 1837 г. последовал приказ о переводе Лермонтова в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, стоявший тогда в Новгороде. Неохотно расставался Лермонтов с Кавказом и подумывал даже об отставке. Он медлил отъездом и конец года провел в Ставрополе, где перезнакомился с бывшими там декабристами, в том числе с князем Александром Ивановичем Одоевским , с которым близко сошелся. В начале января 1838 г. поэт приехал в Петербург и пробыл здесь до половины февраля, после этого поехал в полк, но там прослужил меньше двух месяцев: 9 апреля он был переведен в свой прежний лейб-гвардии Гусарский полк. Лермонтов возвращается в "большой свет", снова играет в нем роль "льва"; за ним ухаживают все салонные дамы: "любительницы знаменитостей и героев". Но он уже не прежний и очень скоро начинает тяготиться этой жизнью; его не удовлетворяют ни военная служба, ни светские и литературные кружки, и он то просится в отпуск, то мечтает о возвращении на Кавказ. "Какой он взбалмошный, вспыльчивый человек, - пишет о нем А.Ф. Смирнова, - наверно кончит катастрофой... Он отличается невозможной дерзостью. Он погибает от скуки, возмущается собственным легкомыслием, но в то же время не обладает достаточно характером, чтобы вырваться из этой среды. Это - странная натура". Под Новый год 1840 г. Лермонтов был на маскарадном балу в Благородном собрании. Присутствовавший там Тургенев наблюдал, как поэту "не давали покоя, беспрестанно приставали к нему, брали его за руки; одна маска сменялась другою, и он почти не сходил с места и молча слушал их писк, поочередно обращая на них свои сумрачные глаза. Мне тогда же почудилось, - говорит Тургенев, - что я уловил на лице его прекрасное выражение поэтического творчества". Как известно, этим маскарадом и навеяно его полное горечи и тоски стихотворение "Первое января". На балу у графини Лаваль (16 февраля) произошло у него столкновение с сыном французского посланника, Барантом. В результате - дуэль, на этот раз окончившаяся благополучно, но повлекшая для Лермонтова арест на гауптвахте, а затем перевод (приказом 9 апреля) в Тенгинский пехотный полк на Кавказе. Во время ареста Лермонтова посетил Белинский . Они познакомились еще летом 1837 г. в Пятигорске, в доме товарища Лермонтова по университетскому пансиону Н. Сатина , но тогда у Белинского осталось о Лермонтове самое неблагоприятное впечатление, как о человеке крайне пустом и пошлом. На этот раз Белинский пришел в восторг "и от личности и от художественных воззрений поэта". Лермонтов снял свою маску, показался самим собою, и в словах его почувствовалось "столько истины, глубины и простоты". В этот период петербургской жизни Лермонтова он написал последний, пятый, очерк "Демона" (первые четыре - 1829, 1830, 1831 и 1833 года), "Мцыри", "Сказку для детей", "Герой нашего времени"; стихотворения "Дума", "В минуту жизни трудную", "Три пальмы", "Дары Терека" и др. В день отъезда из Санкт-Петербурга Лермонтов был у Карамзиных; стоя у окна и любуясь тучами, плывшими над Летним садом и Невою, он набросал свое знаменитое стихотворение "Тучки небесные, вечные странники". Когда он кончил читать его, передает очевидец, "глаза его были влажны от слез". По дороге на Кавказ Лермонтов остановился в Москве и прожил там около месяца. 9 мая он вместе с Тургеневым, Вяземским , Загоскиным и другими присутствовал на именинном обеде у Гоголя в доме Погодина и там читал своего "Мцыри". 10 июня Лермонтов уже был в Ставрополе, где находилась тогда главная квартира командующего войсками Кавказской линии. В двух походах - в Малую и Большую Чечни - Лермонтов обратил на себя внимание начальника отряда "расторопностью, верностью взгляда, пылким мужеством" и был представлен к награде золотою саблею с надписью: "за храбрость". В половине января 1841 г. Лермонтов получил отпуск и уехал в Санкт-Петербург. На другой же день по приезде он отправился на бал к графине Воронцовой-Дашковой. "Появление опального офицера на балу, где были Высочайшие Особы", сочли "неприличным и дерзким"; его враги использовали этот случай как доказательство его неисправимости. По окончании отпуска друзья Лермонтова начали хлопотать об отсрочке, и ему разрешено было остаться в Санкт-Петербурге еще на некоторое время. Надеясь получить полную отставку, поэт пропустил и этот срок и уехал лишь после энергичного приказания дежурного генерала Клейнмихеля оставить столицу в 48 часов. Говорили, что этого требовал Бенкендорф , которого тяготило присутствие в Петербурге такого беспокойного человека, как Лермонтов. На этот раз Лермонтов уехал из Петербурга с очень тяжелыми предчувствиями, оставив родине на прощание свои изумительные по силе стихи: "Прощай немытая Россия". В Пятигорске, куда он приехал, жила большая компания веселой молодежи - все давнишние знакомые Лермонтова. "Публика - вспоминает князь А.И. Васильчиков , - жила дружно, весело и несколько разгульно... Время проходило в шумных пикниках, кавалькадах, вечеринках с музыкой и танцами. Особенным успехом среди молодежи пользовались Эмилия Александровна Верзилина, прозванная "розой Кавказа". В этой компании находился и отставной майор Мартынов, любивший пооригинальничать, порисоваться, обратить на себя внимание. Лермонтов часто зло и едко вышучивал его за "напускной байронизм", за "страшные" позы. Между ними произошла роковая ссора, закончившаяся "вечно печальной" дуэлью. Поэт пал жертвой своей двойственности. Нежный, отзывчивый для небольшого круга избранных, он по отношению ко всем прочим знакомым держался всегда заносчиво и задорно. Недалекий Мартынов принадлежал к последним и не понял "в сей миг кровавый, на что он руку поднимал". Похороны Лермонтова, несмотря на все хлопоты друзей, не могли быть совершены по церковному обряду. Официальное сообщение об его смерти гласило: "15 июня, около 5 часов вечера, разразилась ужасная буря с громом и молнией; в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М.Ю. Лермонтов". По словам князя Васильчикова, в Петербурге, в высшем обществе, смерть поэта встретили словами: "туда ему и дорога". Весною 1842 г. прах Лермонтова был перевезен в Тарханы. В 1899 г. в Пятигорске открыт памятник Лермонтову, воздвигнутый по всероссийской подписке. По сложности и богатству своих мотивов поэзия Лермонтова занимает исключительное место в русской литературе. "В ней, - по выражению Белинского, - все силы, все элементы, из которых слагается жизнь и поэзия: несокрушимая мощь духа, смирение жалоб, благоухание молитвы, пламенное, бурное одушевление, тихая грусть, кроткая задумчивость, вопли гордого страдания, стоны отчаяния, таинственная нежность чувства, неукротимые порывы дерзких желаний, целомудренная чистота, недуги современного общества, картины мировой жизни, укоры совести, умилительное раскаяние, рыдание страсти и тихие слезы, льющиеся в полноте умиренного бурею жизни сердца, упоения любви, трепет разлуки, радость свидания, презрение к прозе жизни, безумная жажда восторгов, пламенная вера, мука душевной пустоты, стон отвращающегося от самого себя чувства замершей жизни, яд отрицания, холод сомнения, борьба полноты чувства с разрушающею силою рефлексии, падший дух неба, гордый демон и невинный младенец, буйная вакханка и чистая дева - все, все в этой поэзии: и небо, и земля, и рай, и ад". Но в этой расточительной роскоши, в изумительном богатстве мотивов, идей и образов можно, однако, заметить основную тенденцию его творческого процесса, тот психологический стержень, вокруг которого они все вращаются. С этой точки зрения творчество Лермонтова может быть разделено на два периода: первый тянется приблизительно до середины 30-х годов, второй - до конца его кратковременной жизни. В первом периоде он весь во власти своей необузданной фантазии; он пишет исключительно на основании своего внутреннего опыта, страшно болезненно чувствует и переживает всю непримиримость двух противоположных начал, двух стихий своей души: небесного и земного, и в ней видит основную причину трагедии своей жизни. Во втором периоде он уже ближе к действительности, опыт его расширяется в сторону изучения окружающих людей, быта и общества, а если не окончательно отрешается от своей антитезы, то, безусловно, ее смягчает. Он начинает как дуалист, резко ощущающий двусторонность своей психики, как человек, обреченный на постоянное пребывание "между двух жизней в страшном промежутке". Ему ясна причина всех его мучительных переживаний, ясно, почему он одержим таким неодолимым желанием быть как можно дальше от низкой и грязной земли. Существует вечный антагонизм между небесной душой и "невольным" обременительно тяжким, "спутником жизни" - телом; как бы они ни были связаны между собою в краткий положенный им срок совместного существования, они тяготеют в разные стороны. Его влечет к себе ночь, небо, звезды и луна. В тихую лунную ночь расцветают его сады, пробуждается мир его чарующих грез, и легкокрылая фантазия совершает свой горний полет, уносит в "далекие небеса". Слабый луч далекой звезды "несет мечты душе его больной; и ему тогда свободно и легко". Звезды на чистом вечернем небе ясны, как счастье ребенка; но иногда, когда он смотрит на них, душа его наполняется завистью. Он чувствует себя несчастным оттого, что "звезды и небо - звезды и небо, а он человек". Людям он не завидует, а только "звездам прекрасным: только их место занять бы хотел". Есть чудная "птичка Надежда". Днем она не станет петь, но только что "земля уснет, одета мглой в ночной тиши", она "на ветке уж поет так сладко, сладко для души, что поневоле тягость мук забудешь внемля песне той". И его душа, родственная небесам, стремится ввысь; она хотела бы и физически оторваться от грешной земли, расстаться со своим "невольным спутником жизни", со своим телом. Оттого Лермонтов так и приветствует синие горы Кавказа, что они "престолы Господни", к небу его приучили, ибо кто хоть "раз на вершинах творцу помолился, тот жизнь презирает", тот никогда не забудет открывшегося ему неба. Вот крест деревянный чернеет над высокой скалой в теснине Кавказа: "его каждая кверху подъята рука, как будто он хочет схватить облака". И снова рождается неземное желание: "о если б взойти удалось мне туда, как я бы молился и плакал тогда... И после я сбросил бы цепь бытия, и с бурею братом назвался бы я". В эти часы возвышенных мечтаний он однажды увидел, как "по небу полуночи ангел летел", и как "месяц и звезды и тучи толпой внимали той песне святой", которую ангел пел перед разлукой душе, спускаемой в "мир печали и слез". Он знает, что между миром людей и миром ангелов существовало некогда близкое сообщение, они жили как две родные семьи, и даже ангел смерти был нестрашен, и "встречи с ним казались - сладостный удел". В поэме: "Ангел смерти" проводится мысль, что только по вине человека "последний миг" стал для людей не "награждением, а наказанием: люди коварны и жестоки, их добродетели - пороки", и они уже больше не заслуживают того сострадания, которое раньше было к ним в душе ангела смерти. Лермонтов томится как в темнице; ему "скучны песни земли", и вся жизнь со всеми ее радостями, светлыми надеждами и мечтами - не что иное, как "тетрадь с давно известными стихами". Человек не больше как "земной червь", "земля - гнездо разврата, безумства и печали". Ему так тяжело на ней, и так глубоко он ее ненавидит, что даже в самые высокие минуты, когда ему удается мечтой уловить блаженство нездешних миров, его преследуют зловещие тени земные, и он страшится поглядеть назад, чтобы "не вспомнить этот свет, где носит все печать проклятия, где полны ядом все объятия, где счастья без обмана нет". Эти мотивы его будущей "Думы" внушают ему поразительно глубокую идею о рае и аде, ту самую идею, которую потом Достоевский, несколько изменив, вложил в уста старика Зосимы. Он видит, "что пышный свет не для людей был сотворен... их прах лишь землю умягчить другим чистейшим существам". Эти существа будут свободны от грехов земных, и будут "течь их дни невинные, как дни детей; к ним станут (как всегда могли) слетаться ангелы. А люди увидят этот рай земли, окованы под бездной тьмы. Укоры зависти, тоска и вечность с целию одной"... такова будет их "казнь за целые века злодейств, кипевших под луной!" ("Отрывок", 1830). Но обладает ли эта лучезарная стихия окончательной победительной силой? В радостях, которые она сулит, чересчур много спокойствия и очень мало жизни. Это годится еще для натуры созерцательной, вроде Жуковского ; у Лермонтова для этого слишком деятельная, слишком энергичная натура, с ненасытной жаждой бытия. Он знает, что прежде всего "ему нужно действовать, он каждый день бессмертным сделать хочет, как тень великого героя, и понять не может он, что значит отдыхать". Оттого и пугают его те "сумерки души, когда предмет желаний мрачен, меж радостью и горем полусвет; когда жизнь ненавистна, и смерть страшна". И с первых же годов творчества, одновременно и параллельно с этими небесными звуками, звучат звуки страстные, земные, грешные, и в них чувствуется гораздо больше глубины, силы напряжения. Поэт горячо любит Кавказ вовсе не за одну близость его к небу; он видит на нем следы своих страстей, знаки своей мятежности: ведь "с ранних лет кипит в его крови жар и бурь порыв мятежный". Морская стихия пленяет его пылкое воображение своей волнующейся силой, и у нее он ищет образов для выражения состояния своей души. То он похож на волну, "когда она, гонима бурей роковой, шипит и мчится с пеною своей", то на парус одинокий, белеющий в тумане моря голубом; "под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой... А он мятежный просит бури, как будто в бурях есть покой". В таком состоянии мир и тишина небесной радости кажутся ему абсолютно неприемлемыми, и он сознается, что любит мучения земли: "они ему милей небесных благ, он к ним привык и не оставит их". Слишком тесен путь спасения и слишком много жертв требует он от него; необходимо для этого, чтобы сердце преобразилось в камень, чтобы душа освободилась от страшной жажды песнопения, а это равносильно смерти ("Молитва", 1829). И он отказывается от этого телесного пути спасения. Земная мощь является основной чертой всех героев его юношеских повестей и драм: и в "Джулио", и в "Литвинке", и в "Исповеди", в "Измаиль-Бее", "Вадиме", "Испанцах", "Menschen u. Liedendschaften", "Странном человеке". Во всех этих байронических образах черкесов, корсаров, разбойников, восставших рабов, "сынов вольности" кипят эти страсти земные; все они во власти земного начала, и Лермонтов их любит, им сочувствует и почти никого не доводит до раскаяния. Местом действия у него очень часто является монастырь - воплощение аскетизма, законов духа, в корне отвергающих грешную землю. Против монастырской святости, против небесного начала направлены горячие протесты любимых детей его фантазии, в защиту иных законов - законов сердца, они же законы человеческой крови и плоти. Кощунственные речи раздаются в "Исповеди"; они же перенесены в точности, целиком, и в "Боярина Оршу", и в "Любовь Мертвеца" и явственно еще слышатся потом и в "Мцыри", правда - в более смягченном виде. То же отрицательное отношение к монастырю и во всех очерках "Демона", не исключая даже последних: в стенах святой обители заставляет он демона соблазнить свою возлюбленную. Так намечается все глубже и глубже эта изначальная антитеза: земля и небо. Неминуема борьба между ними, полем битвы является человеческая душа. Демон ближе, родственнее Лермонтову, чем ангел; земные мотивы в его поэзии кажутся более существенными, более органическими, чем небесные. С ангелами, и в самые возвышенные мгновения, он только встречается; с демоном Лермонтов отожествляет себя с самого начала, даже тогда, когда образ его еще колеблется, и он кажется еще порою активным избранником зла. Появление этого образа - один из серьезнейших моментов в иной психологии Лермонтова. Он сразу как бы узнал в нем себя и так быстро овладел им, что сейчас же стал по-своему перестраивать его мифологию, применяя ее к себе. Поэт слышит иногда небесные звуки; это звуки верные и глубокие, потому что исходят из его же души, соответствуя одной из ее сторон, но стороне более слабой: она часто заглушается бурными голосами другой, противоположной стихии. Здесь причина его трагедии, которую он не властен устранить - таким создал его творец. В этом именно направлении идет у Лермонтова прояснение образа демона. Нужно было порвать прежде всего с традиционным представлением о нем, как об абсолютном воплощении исконно грешного начала; с таким демоном у Лермонтова было бы очень мало общего. Уж в первом очерке 1829 г. Демон назван печальным; он тяготится своим изгнанием; он весь во власти сладостных воспоминаний, когда он не был еще злым и "глядел на славу Бога, не отверзаясь от него, когда сердечные тревога чуждалася души его, как дня боится мрак могилы". Препятствие устранено: демон - такой же мученик, такой же страдалец душевных контрастов, как и сам Лермонтов: и мыслимо стало слияние обоих образов. С годами зреет душа поэта, обогащается его жизненный опыт; вместе с этим обостряется и основная проблема о назначении человека, об его отношении к Богу на почве все той же непримиримости обоих начал - и все это находит свое отражение в концепции "Демона", в его пяти очерках и в таких подготовительных этюдах, как "Азраил". Но основные черты все-таки остаются одни и те же. Демон не однороден; угрюмый, непокорный, он бродит всегда "один среди миров, не смешиваясь с толпою грозной злых духов". Он равно далек как от света, так и от тьмы, не потому, что он не свет и не тьма, а потому, что в нем не все свет, и не все тьма; в нем, как во всяком человеке - и прежде всего, как в душе самого Лермонтова, "встретилось священное с порочным", и порочное победило, но не окончательно, ибо "забвенья (о священном) не дал Бог, да он и не взял бы забвенья". В тех четырех очерках "Демона", которые относятся к первому периоду творчества Лермонтова, сюжет построен всецело на идее возможного возрождения через любовь. Жительница кельи, святая дева - все же не ангел, и она не противостоит ему, как непримиримая противоположность. Она скорее поймет его душевные муки и, быть может, исцелит его, даст ему часть своих сил для победы над злом, не отрекаясь при этом окончательно от земного начала. Демон нарушает "клятвы роковые", любить чистою любовью, отказывается "от мщения, ненависти и злобы" - он уже хотел "на путь спасенья возвратиться, забыть толпу недобрых дел". Но одноначальный ангел, стоявший на страже абсолютной чистоты, не поняв его, снова возбудил в нем его мрачные, холодные мысли, вызвал к действию его злобу. Любовь, по вине ангела, не спасла демона, и он, неискупленный, остался со своими прежними затемненными страданиями. В горькой улыбке, которою демон "упрекнул посла потерянного рая", Лермонтов лишний раз отражает свой протест против пассивности совершенства, против абсолютного признания примата за законами духа. Демон не раскаялся, не смирился перед Богом; для этого он был слишком горд, слишком считал себя правым. Не его вина, что душа его такая двойственная; Творец его создал таким и обрек его на неодолимые мучения. К Нему надо взывать, Его вопрошать о смысле этой душевной пытки. Веяния грозного рока должен был ощущать Лермонтов в безнадежности своих стремлений к цельности к слиянию обоих начал. Отсюда мотив богоборчества, титанизм, "гордая вражда с небом", не прекращающаяся в продолжение всего первого периода и захватывающая часть второго. Этой гордой враждой одержимы чуть ли не все герои произведений первого периода. "Если Ты точно Всемогущ, - спрашивает Юрий в "Menschen und Liedenschaften", - зачем Ты не препятствуешь ужасному преступлению - самоубийству? Зачем хотел Ты моего рождения, зная про мою гибель?" И он заявляет дальше с гордостью человека, который и хотел бы да не может смириться: "Вот я стою перед Тобою, и сердце мое не трепещет. Я молился, не было счастья; я страдал, ничто не могло Тебя тронуть". Еще громче звучит этот протест против Творца в устах Арбенина из "Страшного человека": у него он поднимается до полного разрыва с Ним, до демонского богоотступничества. "Нет в Нем отныне ни любви, ни веры. Бог Сам нестерпимой мукой вымучил у него эти хулы. Бог виноват! Пускай гром упадет в наказание на его непокорную голову! Он не думает, чтобы последний вопль погибающего червя мог Его порадовать", - так кончает он горьким сарказмом в безнадежности отчаяния. Азраилу тоже кажется, что он сотворен, "чтобы игрушкою служить", и он тоже горько вопрошает Всесильного Бога: зачем Он его сотворил; ведь Он мог знать про будущее. "Неужели Ему мил его стон?" Проклинает, наконец, Божье владычество и Вадим, "проклинает в час своей кончины за то, что Бог проклял его в час рождения". Таков тяжелый внутренний опыт Лермонтова, который все более и более обостряется по мере приближения ко второму периоду его творчества. Бурные годы первого петербургского периода, длившиеся почти до самого изгнания на Кавказ, - годы, когда, казалось, земное начало окончательно взяло верх, осложняют этот опыт еще с другой стороны. Теперь уже не одна больная возбужденная фантазия доставляет ему пищу для его мучительно тяжелых дум; он слишком хорошо узнал на деле, что такое жизнь, каков может быть размах и сила бунтующей п<br>... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814-41) - русский поэт. Учился в Московском университете (1830-32). Окончил Санкт-Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (1834). В 1837 за стихотворение "Смерть поэта" (о гибели А. С. Пушкина) был сослан в армию на Кавказ. Убит на дуэли в Пятигорске. Разочарование в действительности, характерное для последекабрьских умонастроений, скептицизм, стремление к идеалу свободной и мятежной личности питали его ранние романтические стихи, а в зрелой лирике - и мечта о душевном покое ("Дума", "И скучно и грустно", "Молитва", "Пророк", "Выхожу один я на дорогу"; поэма "Мцыри", 1839; драма "Маскарад", 1835). Многие произведения Лермонтова пронизаны гражданским пафосом, патриотическим чувством Лермонтов Михаил Юрьевич ЛЕРМОНТОВА Юлия Всеволодовна (1847-1919) - первая русская женщина - доктор химии (1874). Из рода, к которому принадлежал М. Ю. Лермонтов. Основная область научных работ - органическая химия.<br>... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

Лермонтов Михаил Юрьевич       (1814—1841), поэт. Не окончив Московский университет, в августе 1832 Л. переехал в Петербург, а в ноябре того же го... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

(1814, Москва — 1841, Пятигорск), поэт. Родился в доме генерал-майора Ф.Н. Толя, стоявшем на месте нынешнего высотного здания у Красных ворот (мемориал... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

Лермонтов Михаил Юрьевич [3(15).10.1814, Москва, — 15(27).7.1841, Пятигорск], русский поэт. Родился в семье капитана в отставке Ю. П. Лермонтова (1787—... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ (181441)

ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814-41), русский поэт. Учился в Московском университете (1830-32). Окончил Санкт-Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (1834). В 1837 за стихотворение "Смерть поэта" (о гибели А. С. Пушкина) был сослан в армию на Кавказ. Убит на дуэли в Пятигорске. Разочарование в действительности, характерное для последекабрьских умонастроений, скептицизм, стремление к идеалу свободной и мятежной личности питали его ранние романтические стихи, а в зрелой лирике - и мечта о душевном покое ("Дума", "И скучно и грустно", "Молитва", "Пророк", "Выхожу один я на дорогу"; поэма "Мцыри", 1839; драма "Маскарад", 1835). Многие произведения Лермонтова пронизаны гражданским пафосом, патриотическим чувством [неоконченный социально-исторический роман. "Вадим" (1832-34), стихотворения "Бородино", "Поэт", "Родина"]. Поэма "Демон" (закончена в 1839) - символическое воплощение идеи бунта против "мирового порядка", трагедия одиночества. Лермонтов ввел в русскую поэзию стих, отмеченный энергией мысли и мелодичностью. Роман "Герой нашего времени" (1840), насыщенный глубокой социальной рефлексией и психологическим содержанием, - вершина реализма Лермонтова.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ (181441)

ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814-41) , русский поэт. Учился в Московском университете (1830-32). Окончил Санкт-Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (1834). В 1837 за стихотворение "Смерть поэта" (о гибели А. С. Пушкина) был сослан в армию на Кавказ. Убит на дуэли в Пятигорске. Разочарование в действительности, характерное для последекабрьских умонастроений, скептицизм, стремление к идеалу свободной и мятежной личности питали его ранние романтические стихи, а в зрелой лирике - и мечта о душевном покое ("Дума", "И скучно и грустно", "Молитва", "Пророк", "Выхожу один я на дорогу"; поэма "Мцыри", 1839; драма "Маскарад", 1835). Многие произведения Лермонтова пронизаны гражданским пафосом, патриотическим чувством [неоконченный социально-исторический роман. "Вадим" (1832-34), стихотворения "Бородино", "Поэт", "Родина"]. Поэма "Демон" (закончена в 1839) - символическое воплощение идеи бунта против "мирового порядка", трагедия одиночества. Лермонтов ввел в русскую поэзию стих, отмеченный энергией мысли и мелодичностью. Роман "Герой нашего времени" (1840), насыщенный глубокой социальной рефлексией и психологическим содержанием, - вершина реализма Лермонтова.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ [3 (15) ОКТЯБРЯ 1814

ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич [3 (15) октября 1814, Москва - 15 (27) июля 1841, подножье горы Машук, близ Пятигорска; похоронен в селе Тарханы Пензенской области], русский поэт. Неведомый избранник Брак родителей Лермонтова - богатой наследницы М. М. Арсеньевой (1795-1817) и армейского капитана Ю. П. Лермонтова (1773-1831) - был неудачным. Ранняя смерть матери и ссора отца с бабушкой - Е. А. Арсеньевой - тяжело сказались на формировании личности поэта. Лермонтов воспитывался у бабушки в имении Тарханы Пензенской губернии; получил превосходное домашнее образование (иностранные языки, рисование, музыка). Романтический культ отца и соответствующая трактовка семейного конфликта отразились позднее в драмах "Menschen und Leidenschaften" ("Люди и страсти", 1830), "Странный человек" (1831). Значимы для формирования Лермонтова и предания о легендарном основоположнике его рода - шотландском поэте Томасе Лермонте. К сильным впечатлениям детства относятся поездки на Кавказ (1820, 1825). С 1827 Лермонтов живет в Москве. Он обучается в Московском университетском благородном пансионе (сентябрь 1828 - март 1830), позднее в Московском университете (сентябрь 1830 - июнь 1832) на нравственно-политическом, затем словесном отделении. Ранние поэтические опыты Лермонтова свидетельствуют об азартном и бессистемном чтении предромантической и романтической словесности: наряду с Дж. Г. Байроном и А. С. Пушкиным для него важны Ф. Шиллер, В. Гюго, К. Н. Батюшков, философская лирика любомудров; в стихах масса заимствованных строк (фрагментов) из сочинений самых разных авторов - от М. В. Ломоносова до современных ему поэтов. Не мысля себя профессиональным литератором и не стремясь печататься, Лермонтов ведет потаенный лирический дневник, где чужие, иногда контрастные формулы служат выражением сокровенной правды о великой и непонятой душе. Пережитые в 1830-32 увлечения Е. А. Сушковой, Н. Ф. Ивановой, В. А. Лопухиной становятся материалом для соответствующих лирико-исповедальных циклов, где за конкретными обстоятельствами скрывается вечный, трагический конфликт. Одновременно идет работа над романтическими поэмами - от откровенно подражательных "Черкесов" (1828) до вполне профессиональных "Измаил-бея" и "Литвинки" (обе 1832), свидетельствующих об усвоении Лермонтовым жанрового (байроновско-пушкинского) канона (исключительность главного героя, "вершинность" композиции, "недосказанность" сюжета, экзотический или исторический колорит). К началу 1830-х гг. обретены "магистральные" герои поэтической системы Лермонтова, соотнесенные с двумя разными жизненными и творческими стратегиями, с двумя трактовками собственной личности: падший дух, сознательно проклявший мир и избравший зло (первая редакция поэмы "Демон", 1829), и безвинный, чистый душой страдалец, мечтающий о свободе и естественной гармонии (поэма "Исповедь", 1831, явившаяся прообразом поэмы "Мцыри"). Контрастность этих трактовок не исключает внутреннего родства, обеспечивающего напряженную антитетичность характеров всех главных лермонтовских героев и сложность авторской оценки. Смутное время Оставив по не совсем ясным причинам университет, Лермонтов в 1832 переезжает в Петербург и поступает в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров; выпущен корнетом Лейб-гвардии гусарского полка в 1834. Место высокой поэзии занимает непечатное стихотворство ("Юнкерские поэмы"), место трагического избранника - циничный бретер, сниженный двойник "демона". В то же время идет работа над романом "Вадим" (не закончен), где ультраромантические мотивы и стилистические ходы (родство "ангела" и "демона", "поэзия безобразности", языковая экспрессия) сопутствуют тщательной обрисовке исторического фона (восстание Пугачева). "Демоническая" линия продолжается в неоконченном романе из современной жизни "Княгиня Лиговская" (1836) и драме "Маскарад". Последней Лермонтов придавал особое значение: он трижды подает ее в цензуру и дважды переделывает. Поэт поколения К началу 1837 у Лермонтова нет литературного статуса: многочисленные стихотворения (среди них признанные в будущем шедеврами "Ангел", 1831; "Парус", 1831; "Русалка", 1832; "Умирающий гладиатор", 1836; поэма "Боярин Орша", 1835-36) в печать не отданы, романы не закончены, "Маскарад" не пропущен цензурой, опубликованная (по неподтвержденным сведениям без ведома автора) поэма "Хаджи Абрек" (1834) резонанса не вызвала, связей в литературном мире нет (значима "невстреча" с Пушкиным). Слава к Лермонтову приходит в одночасье - со стихотворением "Смерть поэта" (1937), откликом на последнюю дуэль Пушкина. Текст широко распространяется в списках, получает высокую оценку как в пушкинском кругу, так и у публики, расслышавшей в этих стихах собственную боль и возмущение. Заключительные строки стихотворения с резкими выпадами против высшей аристократии вызвали гнев Николая I. 18 февраля Лермонтов был арестован и вскоре переведен прапорщиком в Нижегородский драгунский полк на Кавказ. Ссылка продлилась до октября 1837: Лермонтов изъездил Кавказ, побывал в Тифлисе, лечился на водах (здесь произошло знакомство со ссыльными декабристами, в том числе поэтом А. И. Одоевским, а также с В. Г. Белинским); изучал восточный фольклор (запись сказки "Ашик-Кериб"). Публикация в 1837 стихотворения "Бородино" упрочила славу поэта. С апреля 1838 по апрель 1840 Лермонтов служит в Лейб-гвардии гусарском полку, уверенно завоевывая "большой свет" и мир литературы. Устанавливаются связи с пушкинским кругом - семейством Карамзиных, П. А. Вяземским, В. А. Жуковским (благодаря посредничеству последнего в "Современнике" в 1838 печатается поэма "Тамбовская казначейша") и А. А. Краевским (публикация "Песни про царя Ивана Васильевича..." в редактируемых Краевским "Литературных прибавлениях к "Русскому инвалиду", 1838; систематическое сотрудничество с возглавленным Краевским в 1839 журналом "Отечественные записки"). Лермонтов входит в фрондерско-аристократический "кружок шестнадцати". В зрелой лирике Лермонтова доминирует тема современного ему общества - безвольного, рефлексирующего, не способного на деяние, страсть, творчество. Не отделяя себя от больного поколения ("Дума", 1838), высказывая сомнения в возможности существования поэзии здесь и сейчас ("Поэт", 1838; "Не верь себе", 1839; "Журналист, читатель и писатель", 1840), скептически оценивая жизнь как таковую ("И скучно, и грустно...", 1840), Лермонтов ищет гармонию в эпическом прошлом ("Бородино", "Песня про царя Ивана Васильевича...", где демонический герой-опричник терпит поражение от хранителя нравственных устоев), в народной культуре ("Казачья колыбельная песня", 1838), в чувствах ребенка ("Как часто пестрою толпою окружен...", 1840) или человека, сохранившего детское мировосприятие ("Памяти А. И. О", 1839; , 1840). Богоборчество ("Благодарность", 1840), мотивы невозможности любви и губительной красоты ("Три пальмы", 1839; "Утес", "Тамара", "Листок", "Морская царевна", все 1841) соседствуют с поиском душевной умиротворенности, связываемой то с деидеологизированной национальной традицией ("Родина", "Спор", оба 1841), то с мистическим выходом за пределы земной обреченности ("Выхожу один я на дорогу...", 1841). То же напряженное колебание между полюсами мироотрицания и любви к бытию, между земным и небесным, проклятьем и благословением присуще вершинным поэмам Лермонтова - последней редакции "Демона" и "Мцыри" (обе 1839). В 1838-40 написан роман "Герой нашего времени": первоначально составившие его разножанровые новеллы печатались в "Отечественных записках" и, возможно, не предполагали циклизации. В романе пристально исследуется феномен современного человека; тщательно анализируются антиномии, присущие и поэтическому миру Лермонтова. Появление отдельного издания романа (апрель 1840) и единственного прижизненного сборника "Стихотворения М. Лермонтова" (октябрь 1840; включены "Мцыри", "Песня про царя Ивана Васильевича...", 26 стихотворений) стали ключевыми литературными событиями эпохи, вызвали критическую полемику, особое место в которой принадлежит статьям Белинского. Неожиданный финал Дуэль Лермонтова с сыном французского посла Э. де Барантом (февраль 1840) привела к аресту и переводу в Тенгинский пехотный полк. Через Москву (встречи со славянофилами и Н. В. Гоголем на его именинном обеде) поэт отбывает на Кавказ, где принимает участие в боевых действиях (сражение на речке Валерик, описанное в стихотворении "Я к вам пишу случайно, - право..."), за что представляется к наградам (вычеркнут из списков императором Николаем I). В январе 1841 отбывает в Петербург, где, просрочив двухмесячный отпуск, находится до 14 апреля, вращаясь в литературных и светских кругах. Лермонтов обдумывает планы отставки и дальнейшей литературной деятельности (известен замысел исторического романа; есть сведения о намерении приняться за издание журнала); в Петербурге и после отъезда из него одно за другим пишутся гениальные стихотворения (в. т. ч. указанные выше). Возвращаясь на Кавказ, Лермонтов задерживается в Пятигорске для лечения на минеральных водах. Случайная ссора с соучеником по юнкерской школе Н. С. Мартыновым приводит к "вечно печальной дуэли" (В. В. Розанов)и гибели поэта.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ [3 (15) ОКТЯБРЯ 1814

ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич [3 (15) октября 1814 , Москва - 15 (27) июля 1841, подножье горы Машук, близ Пятигорска; похоронен в селе Тарханы Пензенской области], русский поэт. Неведомый избранник Брак родителей Лермонтова - богатой наследницы М. М. Арсеньевой (1795-1817) и армейского капитана Ю. П. Лермонтова (1773-1831) - был неудачным. Ранняя смерть матери и ссора отца с бабушкой - Е. А. Арсеньевой - тяжело сказались на формировании личности поэта. Лермонтов воспитывался у бабушки в имении Тарханы Пензенской губернии; получил превосходное домашнее образование (иностранные языки, рисование, музыка). Романтический культ отца и соответствующая трактовка семейного конфликта отразились позднее в драмах "Menschen und Leidenschaften" ("Люди и страсти", 1830), "Странный человек" (1831). Значимы для формирования Лермонтова и предания о легендарном основоположнике его рода - шотландском поэте Томасе Лермонте. К сильным впечатлениям детства относятся поездки на Кавказ (1820, 1825). С 1827 Лермонтов живет в Москве. Он обучается в Московском университетском благородном пансионе (сентябрь 1828 - март 1830), позднее в Московском университете (сентябрь 1830 - июнь 1832) на нравственно-политическом, затем словесном отделении. Ранние поэтические опыты Лермонтова свидетельствуют об азартном и бессистемном чтении предромантической и романтической словесности: наряду с Дж. Г. Байроном и А. С. Пушкиным для него важны Ф. Шиллер, В. Гюго, К. Н. Батюшков, философская лирика любомудров; в стихах масса заимствованных строк (фрагментов) из сочинений самых разных авторов - от М. В. Ломоносова до современных ему поэтов. Не мысля себя профессиональным литератором и не стремясь печататься, Лермонтов ведет потаенный лирический дневник, где чужие, иногда контрастные формулы служат выражением сокровенной правды о великой и непонятой душе. Пережитые в 1830-32 увлечения Е. А. Сушковой, Н. Ф. Ивановой, В. А. Лопухиной становятся материалом для соответствующих лирико-исповедальных циклов, где за конкретными обстоятельствами скрывается вечный, трагический конфликт. Одновременно идет работа над романтическими поэмами - от откровенно подражательных "Черкесов" (1828) до вполне профессиональных "Измаил-бея" и "Литвинки" (обе 1832), свидетельствующих об усвоении Лермонтовым жанрового (байроновско-пушкинского) канона (исключительность главного героя, "вершинность" композиции, "недосказанность" сюжета, экзотический или исторический колорит). К началу 1830-х гг. обретены "магистральные" герои поэтической системы Лермонтова, соотнесенные с двумя разными жизненными и творческими стратегиями, с двумя трактовками собственной личности: падший дух, сознательно проклявший мир и избравший зло (первая редакция поэмы "Демон", 1829), и безвинный, чистый душой страдалец, мечтающий о свободе и естественной гармонии (поэма "Исповедь", 1831, явившаяся прообразом поэмы "Мцыри"). Контрастность этих трактовок не исключает внутреннего родства, обеспечивающего напряженную антитетичность характеров всех главных лермонтовских героев и сложность авторской оценки. Смутное время Оставив по не совсем ясным причинам университет, Лермонтов в 1832 переезжает в Петербург и поступает в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров; выпущен корнетом Лейб-гвардии гусарского полка в 1834. Место высокой поэзии занимает непечатное стихотворство ("Юнкерские поэмы"), место трагического избранника - циничный бретер, сниженный двойник "демона". В то же время идет работа над романом "Вадим" (не закончен), где ультраромантические мотивы и стилистические ходы (родство "ангела" и "демона", "поэзия безобразности", языковая экспрессия) сопутствуют тщательной обрисовке исторического фона (восстание Пугачева). "Демоническая" линия продолжается в неоконченном романе из современной жизни "Княгиня Лиговская" (1836) и драме "Маскарад". Последней Лермонтов придавал особое значение: он трижды подает ее в цензуру и дважды переделывает. Поэт поколения К началу 1837 у Лермонтова нет литературного статуса: многочисленные стихотворения (среди них признанные в будущем шедеврами "Ангел", 1831; "Парус", 1831; "Русалка", 1832; "Умирающий гладиатор", 1836; поэма "Боярин Орша", 1835-36) в печать не отданы, романы не закончены, "Маскарад" не пропущен цензурой, опубликованная (по неподтвержденным сведениям без ведома автора) поэма "Хаджи Абрек" (1834) резонанса не вызвала, связей в литературном мире нет (значима "невстреча" с Пушкиным). Слава к Лермонтову приходит в одночасье - со стихотворением "Смерть поэта" (1937), откликом на последнюю дуэль Пушкина. Текст широко распространяется в списках, получает высокую оценку как в пушкинском кругу, так и у публики, расслышавшей в этих стихах собственную боль и возмущение. Заключительные строки стихотворения с резкими выпадами против высшей аристократии вызвали гнев Николая I. 18 февраля Лермонтов был арестован и вскоре переведен прапорщиком в Нижегородский драгунский полк на Кавказ. Ссылка продлилась до октября 1837: Лермонтов изъездил Кавказ, побывал в Тифлисе, лечился на водах (здесь произошло знакомство со ссыльными декабристами, в том числе поэтом А. И. Одоевским, а также с В. Г. Белинским); изучал восточный фольклор (запись сказки "Ашик-Кериб"). Публикация в 1837 стихотворения "Бородино" упрочила славу поэта. С апреля 1838 по апрель 1840 Лермонтов служит в Лейб-гвардии гусарском полку, уверенно завоевывая "большой свет" и мир литературы. Устанавливаются связи с пушкинским кругом - семейством Карамзиных, П. А. Вяземским, В. А. Жуковским (благодаря посредничеству последнего в "Современнике" в 1838 печатается поэма "Тамбовская казначейша") и А. А. Краевским (публикация "Песни про царя Ивана Васильевича..." в редактируемых Краевским "Литературных прибавлениях к "Русскому инвалиду", 1838; систематическое сотрудничество с возглавленным Краевским в 1839 журналом "Отечественные записки"). Лермонтов входит в фрондерско-аристократический "кружок шестнадцати". В зрелой лирике Лермонтова доминирует тема современного ему общества - безвольного, рефлексирующего, не способного на деяние, страсть, творчество. Не отделяя себя от больного поколения ("Дума", 1838), высказывая сомнения в возможности существования поэзии здесь и сейчас ("Поэт", 1838; "Не верь себе", 1839; "Журналист, читатель и писатель", 1840), скептически оценивая жизнь как таковую ("И скучно, и грустно...", 1840), Лермонтов ищет гармонию в эпическом прошлом ("Бородино", "Песня про царя Ивана Васильевича...", где демонический герой-опричник терпит поражение от хранителя нравственных устоев), в народной культуре ("Казачья колыбельная песня", 1838), в чувствах ребенка ("Как часто пестрою толпою окружен...", 1840) или человека, сохранившего детское мировосприятие ("Памяти А. И. О", 1839; , 1840). Богоборчество ("Благодарность", 1840), мотивы невозможности любви и губительной красоты ("Три пальмы", 1839; "Утес", "Тамара", "Листок", "Морская царевна", все 1841) соседствуют с поиском душевной умиротворенности, связываемой то с деидеологизированной национальной традицией ("Родина", "Спор", оба 1841), то с мистическим выходом за пределы земной обреченности ("Выхожу один я на дорогу...", 1841). То же напряженное колебание между полюсами мироотрицания и любви к бытию, между земным и небесным, проклятьем и благословением присуще вершинным поэмам Лермонтова - последней редакции "Демона" и "Мцыри" (обе 1839). В 1838-40 написан роман "Герой нашего времени": первоначально составившие его разножанровые новеллы печатались в "Отечественных записках" и, возможно, не предполагали циклизации. В романе пристально исследуется феномен современного человека; тщательно анализируются антиномии, присущие и поэтическому миру Лермонтова. Появление отдельного издания романа (апрель 1840) и единственного прижизненного сборника "Стихотворения М. Лермонтова" (октябрь 1840; включены "Мцыри", "Песня про царя Ивана Васильевича...", 26 стихотворений) стали ключевыми литературными событиями эпохи, вызвали критическую полемику, особое место в которой принадлежит статьям Белинского. Неожиданный финал Дуэль Лермонтова с сыном французского посла Э. де Барантом (февраль 1840) привела к аресту и переводу в Тенгинский пехотный полк. Через Москву (встречи со славянофилами и Н. В. Гоголем на его именинном обеде) поэт отбывает на Кавказ, где принимает участие в боевых действиях (сражение на речке Валерик, описанное в стихотворении "Я к вам пишу случайно, - право..."), за что представляется к наградам (вычеркнут из списков императором Николаем I). В январе 1841 отбывает в Петербург, где, просрочив двухмесячный отпуск, находится до 14 апреля, вращаясь в литературных и светских кругах. Лермонтов обдумывает планы отставки и дальнейшей литературной деятельности (известен замысел исторического романа; есть сведения о намерении приняться за издание журнала); в Петербурге и после отъезда из него одно за другим пишутся гениальные стихотворения (в. т. ч. указанные выше). Возвращаясь на Кавказ, Лермонтов задерживается в Пятигорске для лечения на минеральных водах. Случайная ссора с соучеником по юнкерской школе Н. С. Мартыновым приводит к "вечно печальной дуэли" (В. В. Розанов)и гибели поэта.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАЙЛО ЮРІЙОВИЧ

1814-41, рос. поет і прозаїк; майстер лірики, насиченої енергією та мелодійністю, основоположник психологічної прози в Росії; романтичні (байронічні) п... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАЙЛО ЮРІЙОВИЧ

ЛЕ́РМОНТОВ Михайло Юрійович• ЛЕРМОНТОВ Михайло Юрійович[3(15).Х 1814, Москва — 15(27).VII 1841, м. П'ятигорськ, похов. у с. Тарханах, тепер Лермонтове ... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХАЙЛО ЮРІЙОВИЧ

1814-41, рос. поет і прозаїк; майстер лірики, насиченої енергією та мелодійністю, основоположник психологічної прози в Росії; романтичні (байронічні) поеми (Демон, Мцирі), роман Герой нашого часу, драма Маскарад; 1837 за написання вірша На смерть поета з приводу смерті О. Пушкіна висланий на Кавказьку війну, загинув на дуелі.... смотреть

ЛЕРМОНТОВ МИХ. ЮР.

ЛЕ́РМОНТОВ Мих. Юр. (1814-41) - поэт, прозаик, драматург. Из дворян. рода, осн. в нач. 17 в. выходцем из Шотландии Георгом Лермонтом. Сын отставного армейского капитана и наследницы богатой семьи Арсеньевых. После смерти матери (1817) Л. воспитывала бабушка, Е. Арсеньева, враждебно относившаяся к отцу Л. Семейные раздоры, разлука с отцом, скончавшимся в 1831, явились для Л. источником страданий и отразились в его раннем творчестве. Детство Л. прошло в имении Тарханы Пензенской губ. В 1827 переехал в Москву, в 1828 поступил в 4-й кл. Моск. университет. Благородного пансиона. К этому времени относятся первые лит. опыты Л. В 1830-32 учился на нравственно-политич. отделении Моск. ун-та, в 1832-34 - в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в Петербурге. С 1834 - корнет лейб-гвардии Гусарского полка, расквартиров. в Царском Селе. Кардинальный поворот в жизни Л. произошел в 1837: вызванное известием о гибели А. Пушкина стих. "Смерть Поэта" принесло автору широкую известность, вместе с тем брошенные в нем верхушке об-ва обвинения повлекли за собой арест, а затем и перевод на Кавказ (Нижегородский драгунский полк). Ссылка была недолгой: благодаря хлопотам родных и знакомых Л. уже в 1838 возвращается на прежнее место службы. В конце 1830-х гг. Л. сближается с ред. "Отечественных записок", где появляется большинство прижизненных публикаций писателя. В 1840 выходят отд. изд. ром. "Герой нашего времени" (1838-39) и сб. "Стихотворения М. Лермонтова", закрепляющие представление об авторе как об одной из центр. лит. фигур современности. Весной 1840 за дуэль с сыном франц. посла Э. де Барантом Л. вновь переведен на Кавказ (Тенгинский пехотный полк), участвует в боевых действиях против горцев. В 1841 убит в Пятигорске на дуэли с Н. Мартыновым. Творчество Л. развивается гл. обр. в русле романтизма и воплощает в себе его осн. черты - индивидуализм, поиск абсолютных жизн. ценностей, острое переживание разрыва между идеалом и действительностью. В атмосфере 1830-х гг. присущие поэзии Л. трагизм и пессимизм выступают как формы оппозиционности, резкого неприятия существующего порядка.Писат. облик юного Л. формируется под влиянием Дж. Байрона, Пушкина, Ф. Шиллера, франц. школы "неистовой словесности", рус. поэтов декабрист. ориентации. Преобладающую роль в раннем творчестве Л. играет лирика, отличающаяся философичностью, исповедальным, дневниковым характером и в силу этого жанровой размытостью. По своей поэтике и проблематике близки к ней юношеская драматургия ("Странный человек", 1831 и др.), проза (незаверш. ист. ром. "Вадим", 1832-34), поэмы ("Последний сын вольности", 1831; "Измаил-Бей", 1832 и др.). Уже в этих произв. определяется центр. проблема всего творчества Л. - проблема личности, вырабатывается характерный тип героя - наделенного чертами исключительности, вольнолюбивого, сильно чувствующего и в то же время разочаров., несущего печать роковой обреченности, "лермонтовского человека". Сер. 1830-х гг. - переходное время в лит. развитии Л. В соч. этих лет начинают проявляться новые, реалистич. по сути, тенденции - внимание к соц. стороне конфликтов, попытки продемонстрировать зависимость личности от внеш. условий, корректировка концепции высокого байронического героя за счет усложнения его этич. оценки, объективизации образа и т. д. (драма "Маскарад", 1835-36; поэма "Боярин Орша", 1835-36; незаверш. ром. "Княгиня Литовская", 1836). Дальнейшее развитие эти процессы получают в последний период творчества писателя (1837-41). Если поэмы "Демон" (1829-39) и "Мцыри" (1839) завершают развитие этого жанра в лит-ре рус. романтизма, то в "Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова" (1837) преемственность в отношении к романтич. традиции сочетается с критикой индивидуалистич. идеи, к-рой противопоставляются вековые ценности рус. народа. Чертами переходности отмечен "Герой нашего времени" - первый в России прозаич. соц.-психолог. и филос. ром. Излюбл. лермонтовская тема - трагедия незаурядной личности, не находящей своего места в совр. мире, - исследуется здесь в связи с конкретными условиями жизни, ее объективными закономерностями, центр. персонаж предстает как воплощение судьбы целого поколения. Ревизия романтич. концепций, движение к новой, более демократичной и близкой к действительности системе этич. и эстетич. ценностей ясно обнаруживаются и в поздней лирике Л.: "Бородино" (1837), "Дума" (1838), "Не верь себе" (1839), "Валерик" и "Завещание" (1840), "Родина", "В альбом С. Н. Карамзиной", "Выхожу один я на дорогу", "Пророк" (1841) и др.<center> <p class="tab"></p> <h3>М. Ю. Лермонтов. Худ. Ф. О. Будкин. 1834</h3> <img style="max-width:300px;" src="https://words-storage.s3.eu-central-1.amazonaws.com/production/article_images/1597/744c8aa0-6ef5-45f9-83bf-47959de93763" title="ЛЕРМОНТОВ МИХ. ЮР. фото" alt="ЛЕРМОНТОВ МИХ. ЮР. фото" class="responsive-img img-responsive"> </center>... смотреть

ЛЕРМОНТОВ М.Ю.

Лермонтов М.Ю. Лермонтов Михаил Юрьевич (1814 - 1841) Русский поэт, писатель. Афоризмы, цитаты - Лермонтов М.Ю. - биография• Гений, прикованный к чинов... смотреть

ЛЕРМОНТОВ М.Ю. БИОГРАФИЯ

Лермонтов М.Ю. - биография Лермонтов Михаил Юрьевич (1814 - 1841) Лермонтов М.Ю. Биография Русский поэт, писатель. Родился в Москве в ночь на 15 октябр... смотреть

ЛЕРМОНТОВ ФЕОФАН НИКАНДРОВИЧ

Лермонтов Феофан Никандрович [27.9(9.10).1847, деревня Мишино Вологодской губернии, — 11(23).12.1878, Петербург], русский революционер-народник. Из кре... смотреть

ЛЕРМОНТОВ ЮРИЙ ПЕТРОВИЧ

Л́́ЕРМОНТОВ Юрий Петрович (1787—1831), отец поэта. Сын небогатых помещиков Ефремовского у. Тульской губ. (см. Кропотово) П. Ю. и А. В. Лермонтовых. Око... смотреть

T: 345